Читаем Сотворение мира.Книга вторая полностью

По вызову Рейли в квартиру механика явился приехавший из Ржанского района бывший полковник Погарский. Седоголовый, обветренный, с хищным носом и круглыми желтоватыми глазами, он был похож на старого степного коршуна, но все еще не терял былой кавалергардской выправки и держался прямо и твердо. В минувшем году Погарский устроился бухгалтером ржанского кирпичного завода, сошелся с мещанкой-вдовой и жил в ее тихом, уютном домике.

— Давно мы с вами не виделись, — сказал ему Рейли. — Года три или около этого.

— Да, три года, — подтвердил Погарский. — С тех пор многое изменилось. Большевики пустили глубокие корни, укрепились, а мы, как суслики, отсиживаемся в норах и все ждем лучших времен.

Рейли рассеянно полистал ноты, лежащие на пианино, переставил с места на место фарфоровую фигурку пастушки с ягненком.

— Мне захотелось увидеть вас по двум причинам, — сказал он. — Во-первых, хочу узнать, не сложили ли ваши люди оружие после смерти Савинкова, и, во-вторых, услышать от вас точную информацию о настроении крестьянства в ваших местах.

— Оружия мы не сложили, — ответил Погарский. — У меня в девяти уездах сохранились небольшие отряды, но, кроме мелких диверсий, они ничем не занимаются, так как нами утеряна ориентация и ни с кем нет связи. Не можем же мы действовать наобум Лазаря и превращаться в провинциальных налетчиков! Что же касается нашего мужичка, то он сейчас жрет в три горла, помаленьку богатеет и знать никого не хочет.

— А поддержит ли он, ваш мужичок, выступление внутренних антисоветских сил, если таковое состоится? Меня, например, уверяли, что мужик против большевиков.

Погарский скептически надул губы, покачал головой:

— Плюньте вы на эти уверения! Мужики политически неразвиты и не хотят никаких изменений. На черта они им сдались! Большевики им землю дали? Дали. Продразверстку упразднили? Упразднили. Цены на промышленные товары снизили? Снизили. Ну а мужикам больше ничего не нужно. Правда, нам сейчас очень на руку все то, что творит троцкистская оппозиция. Кое-кого из троцкистов надо было бы привлечь.

Недобрая усмешка тронула плотно сжатые губы капитана.

— Троцкисты нужны нам только на первых порах, как очередной козырь в игре. Не больше. Во всяком случае, на них опираться мы не будем.

Рейли дал полковнику Погарскому несколько адресов в разных городах Европы, три тысячи рублей и сказал на прощание:

— Ждите моих указаний, сохраняйте отряды и готовьтесь…

Днем Рейли в сопровождении хозяина квартиры ходил по Ленинграду, внимательно прислушивался к разговорам на улицах, разговаривал со студентами, рабочими. Он потолкался на вокзале, в магазинах, съездил на рынок. Нет, никаких признаков голода, нищеты или подавленности капитан Сидней Рейли у ленинградцев не нашел. Они все казались вполне здоровыми, довольными своей судьбой людьми и отнюдь не походили на несчастных «пленников большевизма», как писали о них реакционные газеты Америки и Англии.

Вечером в квартиру Альберта Ивановича вошел невысокий человек в кожаном пальто. Он сказал, что приехал по телеграмме мадам Никогосовой. Рейли молча поклонился гостю.

Они заперлись в отдельной комнате и говорили минут тридцать. Грузный Альберт Иванович, оберегая своих гостей, то и дело выглядывал в окно, выходившее на улицу, и прислушивался к звукам на лестнице. Но ничего подозрительного не было.

Уже уходя, невысокий человек остановился в прихожей и сказал Сиднею Рейли:

— Территориальные уступки западным державам нас не смущают.

— Мне все ясно, — проговорил Рейли. — Не позже чем через неделю я изложу заинтересованным лицам вашу точку зрения.

Невысокий раскланялся, застегнул на все пуговицы кожаное пальто, которое он так и не снял на протяжении всего разговора, и нервными, подпрыгивающими шагами спустился по ступенькам лестницы.

Капитан Сидней Рейли прожил в Ленинграде несколько дней. Он успел встретиться с двумя представителями разных монархических групп, связал их с южной группой белых офицеров, руководитель которой, давно знакомый капитану, приехал в Ленинград по его телеграмме. Хозяину квартиры Альберту Ивановичу капитан оставил обширное задание: во что бы то ни стало связаться с кем-либо из оппозиционеров-троцкистов, выяснить их отношение к подпольным меньшевистским группам и в ближайшие месяцы выслать в Париж подробный шифрованный доклад.

— Если это будет выполнено, — сказал капитан, — я вторично приеду в Ленинград для непосредственного руководства операцией.

В последний день Рейли никуда не выходил, поспешно писал разные инструкции и письма, вечером передал все написанное Альберту Ивановичу и сказал:

— Постарайтесь вручить это адресатам возможно быстрее…

После полуночи Рейли и его спутники-финны покинули Ленинград, доехали поездом до небольшой станции вблизи границы и решили пересидеть день в деревне, дождаться ночной темноты и незаметно пройти к тому самому месту на берегу реки, которое было им всем знакомо и казалось безопасным.

На пороге окраинного деревенского домика они увидели пожилую женщину и попросились к ней отдохнуть.

— А далеко вам идти-то? — спросила женщина.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее