Сотворение мира за счет ограничения пространства, занимаемого Богом

Когда тяжесть тела мертвеца переходит с рук тех, кто стоит на краю могилы, на руки могильщика, стоящего в яме, ему приходится отвести взгляд от икр вдовы. Во-первых, из-за большой физической нагрузки, которая отнимает у него все силы и не позволяет ему сосредоточиться на собственных переживаниях. А во-вторых, из-за того, что сейчас, когда могильщик держит покойника, на него устремлены глаза всех пришедших на похороны. Они смотрят пронзительно, желая переложить на него хотя бы часть вины за смерть покойного и за его захоронение. Поэтому ему тяжело. Не дай Бог взглянуть на икры вдовы. Что же делать? Надо немножко подождать, перетерпеть, постараться не пялиться на ноги вдовы (которые, как назло, именно сейчас выглядят очень красиво) и сосредоточиться на покойнике, чтобы потом с еще большей страстью вернуться к ногам. Сдерживаться неприятно. Мы уже видели ранее, какую жизнь ведет могильщик. Ему все время приходится сдерживаться и наступать себе на горло. Похоже, что вся его жизнь — это сплошное наступание на горло. Но что поделаешь, у него нет выбора. Могильщик знает, что жизнь его весьма жалкая и что многих вещей он позволить себе не может. Он начинает опускать покойного на дно могилы, но тот старается ему помешать, все время демонстрируя неуклюжесть и пытаясь выпасть у него из рук. Наконец могильщик укладывает мертвеца на землю. Могила еще не засыпана, и покойник может воспользоваться последней возможностью, чтобы попрощаться с этим миром. Это волнующее, истинно народное, преисполненное мудрости представление с простым сюжетом и скромным финалом, которое пользуется большим успехом среди членов семьи покойного.

Могильщик покрывает мертвеца белой тканью и какое-то время стоит, расставив ноги, рядом с ним, готовясь вылезти из могилы. Упершись руками о край ямы, он поднимает глаза кверху и начинает искать, куда бы выпрыгнуть. Участники похорон отходят в сторону, освобождая ему место, и тут… Его взгляд снова натыкается на икры вдовы.

Белая ткань, которой накрыли покойника, навечно отделяет его от жены. Этого момента вдова ждала всеми фибрами своей души, и именно для него она берегла главные свои слезы, крики и обморок. Она бросается к могиле и дает волю своему горю. Стонет, пытается упасть, хочет прыгнуть в могилу, присоединиться к своему мужу, но ее хватают, поддерживают, обнимают, как бы говоря ей: «Что ты? Тебе нельзя этого делать!» — а она будто бы сердится на них, затрачивая много душевных сил на то, чтобы убедить себя, что действительно сердится, и кричит: «Дайте мне уйти к моему мужу! Мне нечего делать в этом мире одной!» Кто-то из присутствующих тихо шепчет ей: «Ты не одна, ты не одна». А вдова настаивает: «Я одна, я одна». Но ясно, что победа на ее стороне, ибо она кричит и трясется, в то время как утешающий ее чувствует себя неловко. Ему стыдно и за самого себя, и за вдову. Он понижает голос и опускает голову. Роль у него очень незавидная. Все это ему осточертело. Во рту неприятный вкус. С огромным удовольствием он столкнул бы вдову в могилу, как, впрочем, и всех остальных присутствующих, а в живых оставил бы только одну девчушку, племянницу умершего, ибо эта девчушка, рыдающая возле могилы, уткнувшись в руку матери, вызывает у него сексуальное желание.

В то время как могильщик, стоя в яме, разглядывает икры вдовы, а та вопит и пытается спрыгнуть вниз, со дна могилы доносится тихий вопль покойного: