Сотворение света

По стенам поползли трещины, ступени под ногами стали рассыпаться. Дом получил смертельную рану, тяжелую, глубинную. Алукард не видел ее, но чувствовал.

Поместье Эмери, простоявшее много веков, рушилось.

И разрушил его сам Алукард.

Он собрал все силы, чтобы не дать дому рассыпаться, и, переступая порог, чуть не падал от усталости.

У его груди покачивалась голова Анисы.

– Останься со мной, Нис, – шептал он. – Останься со мной.

Он вскочил в седло, пришпорил коня и выехал из ворот. Древнее поместье рассыпалось в прах у него за спиной.

Глава 4 Любым оружием

I

Белый Лондон

Наси стояла перед постаментом и не плакала.

Слава ворону, ей было целых девять зим, и она давно научилась хранить спокойствие, пусть даже напускное. Все знают – иногда нужно притворяться. Притворяться, что ты счастлива. Притворяться храброй. Притворяться сильной. Если долго притворяешься, в конце концов так оно и будет. Труднее всего притворяться, что ты никогда не грустишь, но если будешь ходить, понурив голову, тебя сочтут слабой, и разубедить людей будет нелегко, особенно когда ты на голову ниже всех да еще и девчонка.

Поэтому, хоть в комнате никого и не было, кроме Наси и покойницы, она и виду не подавала, что ей грустно. Наси работала в замке, делала всё, что попросят, но знала: тут ей не место. Знала, что в северный зал ей ходить запрещено, это личные покои короля. Но король куда-то исчез, а Наси всегда умела хорошо прятаться, и вообще – она же пришла не воровать и не подслушивать.

Пришла только посмотреть.

И чтобы этой женщине не было одиноко.

Наси понимала, что это глупо, ведь мертвые, наверное, не чувствуют ни холода, ни печали, ни одиночества. Впрочем, откуда ей знать? И все-таки ей бы на месте этой женщины хотелось, чтобы рядом кто-то был.

И к тому же это единственная в замке тихая комната.

Повсюду была суматоха, все кричали, искали короля. А здесь горели свечи, и за тяжелыми дверями и стенами пряталась тишина. А посредине, на постаменте из красивого черного гранита, лежала Ожка.

Ожка была вся в черном, руки вытянуты, в ладонях кинжалы. Вокруг постамента вился плющ – он первым расцвел в дворцовом саду, у изголовья стояла тарелка с водой, в ногах – чаша с землей: туда уйдет магия, когда покинет ее тело. На глазах черная повязка, короткие красные волосы рассыпались, как облако. Шея обернута полоской белого полотна, но даже в смерти на ней выступило красно-черное пятно – там, где перерезали горло.

Никто не знал, что случилось. Знали только, что король исчез, а его избранная воительница погибла. Наси видела королевского пленника – рыжего человека с черным глазом – и подумала, не его ли тут вина, ведь он тоже куда-то исчез.

Наси стиснула кулаки и вдруг больно укололась о шипы.

Она совсем забыла про цветы, нарванные в дальнем углу двора. Самые красивые еще не распустились, и ее заставили выкопать кустик чахлых первоцветов, усеянных острыми колючками.

– Ниджк шост, – прошептала она и положила букет на постамент. Когда она наклонилась, кончик косички пощекотал Ожке руку.

Раньше Наси всегда носила волосы распущенными, чтобы они закрывали шрамы на лице.

И пусть она почти ничего не видела сквозь белесую пелену, пусть спотыкалась и падала. Главное – волосы заслоняли ее от жестокого мира.

Но однажды по коридору прошла Ожка. Она остановила девочку, велела убрать волосы с лица.

Ей не хотелось этого, но королевская воительница стояла перед ней, скрестив руки на груди, и ждала. Наси нехотя послушалась, собрала волосы на затылке. Ожка посмотрела на ее лицо, но ничего не спросила. Не спросила, откуда у нее эти шрамы – от рождения (нет) или ее застали врасплох в Кочеке (да). Лишь склонила голову набок и сказала:

– Почему ты прячешься?

У Наси язык не поворачивался сказать Ожке, королевской защитнице, что она ненавидит свои шрамы. Ведь у самой Ожки с одной стороны лица расплескалась чернота, а с другой от глаза до губ тянулась серебристая линия. Не дождавшись ответа, женщина присела перед ней на корточки и твердо взяла за плечи.

– Шрамы носить не стыдно, – сказала она. – Этот стыд – только у тебя в голове. – И выпрямилась. – Если ты будешь скрывать свои шрамы, они сами скроют тебя. – И с этими словами ушла.

С тех пор Наси всегда зачесывала волосы назад.

И Ожка, встречая ее в коридорах, каждый раз скользила по ней своими разными глазами – одним желтым, другим черным – и, заметив косичку, одобрительно кивала. И Наси с каждым разом чувствовала себя сильнее, как иссохший цветок, которому капля за каплей подливают воду.

– Я больше не скрываю свои шрамы, – шепнула она на ухо Ожке.

За дверью послышались шаги, тяжелая поступь Железной стражи, и Наси торопливо отпрянула. Зацепилась рукавом за лозы, обвивавшие постамент, и чуть не опрокинула миску с водой.

Но ей было всего девять зим, и, когда дверь отворилась, она, проворная как тень, уже скрылась во тьме.

II

В темнице Марешей сидел Холланд, и сон к нему никак не шел.