Сотворение света

– Где гарантии, что королева не использует казнь своей дочери против меня? У нее будет возможность объявить, что я нарушил мир и убил Кору из соображений мести.

Отто довольно долго молчал. Наконец заговорил:

– Я не знаю мыслей моей королевы. Знаю только ее слова.

Все это могло оказаться ловушкой, и Рай это понимал. Но другого выхода не видел.

Отец столько раз говорил с ним о мире и войне, сравнивал политику с танцем, с игрой, с сильным ветром. Но из всех его слов в памяти Рая теперь всплывали самые первые.

Война против империи, сказал когда-то Максим, это как нож, наносящий удар человеку в полном доспехе. Может потребоваться три удара или тридцать, но если нож держит уверенная рука, рано или поздно он найдет щель между пластинами.

– Как и ваша королева, – выговорил Рай, – я не хочу войны. Мир между нашими империями сейчас очень хрупок, и публичная казнь может как утишить гнев моих подданных, так и распалить его.

– Деяние не обязано быть публичным, чтобы стать знаковым, – сказал Отто. – Главное – чтобы ему свидетельствовали нужные люди.

Рука Рая невольно опустилась на рукоять короткого золотого меча на поясе. Это было церемониальное, декоративное оружие, еще один обязательный элемент его траура. Но все равно клинок оставался достаточно острым, чтобы убить Коля. И мог сослужить ту же службу для Коры.

Заметив этот жест, Айзра шагнула вперед и впервые подала голос.

– Я готова сделать это, – предложила она – и Рай страстно хотел позволить ей, сложить с себя тяжкий труд палача. Он не хотел больше проливать кровь.

Однако он покачал головой и заставил себя направиться к лестнице, ведшей в тюрьму.

– Ее смерть принадлежит мне, – сказал он, стараясь наполнить эти слова гневом, которого он на самом деле не чувствовал. Хотя и хотел бы чувствовать – лучше жар гнева, чем холод скорби.

Тирен не последовал за ними. Делом жрецов была жизнь, а не смерть. Но Айзра и Отто не отставали от Рая ни на шаг.

Рай не знал, ощущает ли сейчас Келл его бешеное сердцебиение… Может быть, он обеспокоится и прибежит ему на помощь? Хотя молодой король этого вовсе не хотел. Брату нужно было платить по собственным счетам.

Едва Рай ступил на тюремную лестницу, он уже знал, что что-то не так.

Вместо звонкого голоса Коры его встретила мертвая тишина. Во рту появился металлический привкус крови. Внизу его ждало горестное зрелище.

Охраны не было, камера принцессы оставалась закрытой. Сама Кора лежала внутри на каменной скамье, одна рука ее безжизненно свесилась на пол, пальцы были липкими от крови.

Рай невольно отшатнулся.

Кто-то, очевидно, передал заключенной нож. Было ли это издевательством – или деянием милосердия? Как бы то ни было, она вскрыла вены на обеих руках, от локтя до запястья, и кровью написала на стене одно-единственное вескийское слово.

Тан’ош.

«Честь».

Отто молча смотрел, не двигаясь с места, но Рай поспешно открыл камеру – хотя сам толком не понимал, что собирается теперь делать. Кора, принцесса Вескийская, была мертва. И хотя он сам явился сюда убить ее, все же от вида ее безжизненного тела, остановившихся глаз его замутило. Но кроме дурноты Рай, к стыду своему, ощущал огромное облегчение. Он до конца не был уверен, сможет ли сделать то, что должен. И не хотел этого знать.

Рай вошел в камеру и опустился на колени рядом с трупом Коры.

– Ваше величество, – начала было Айзра, когда кровь запачкала ему обувь и одежду, но Рай не обращал внимания.

Он откинул белокурые пряди со лба Коры, открывая ее лицо. Потом снова поднялся. Взгляд Отто был устремлен не на мертвое тело, а на кровавую надпись на стене, и Рай почувствовал в ней опасность, призыв к действию.

Когда голубые глаза вескийца снова взглянули на Рая, они были лишены всякого выражения, непроницаемы.

– Смерть есть смерть, – сказал Отто. – Я скажу моей королеве, что дело сделано.

III

Нед валился с ног от усталости. За последние трое суток ему удалось поспать всего несколько часов, а после визита короля – и вовсе ни минуты. Тени исчезли перед рассветом, но Нед доверял тишине не больше, чем звукам, так что он закрыл ставнями все окна, запер дверь и обосновался за столом посреди комнаты, в одной руке сжимая стакан, а в другой – свой церемониальный кинжал.

Голова его страшно кружилась, когда он услышал за порогом голоса. Он с трудом поднялся на ноги, едва не опрокинув стул, и тут дверные засовы сами собой начали двигаться. В ужасе Нед смотрел, как три толстых засова медленно отодвинулись, словно повинуясь чьей-то невидимой руке, как опустилась дверная ручка – и дверь заскрипела, отворяясь внутрь.

Нед схватил ближайшую бутылку свободной от кинжала рукой, повернул ее, как биту, забыв, что там еще осталось немного вина. Красные капли выкатились из горлышка ему на голову и протекли за воротник. На пороге стояло две тени, окруженные светящимся туманом.

Он хотел нанести удар – но бутылка сама собой вырвалась из его пальцев, ударилась о стену и разбилась вдребезги.

– Лайла, – с упреком произнес знакомый голос.

Нед сморгнул, привыкая к нежданному свету.

– Мастер Келл?