Сотворение Святого. Тогда и теперь

И когда я направился к Клаудии, они поняли: я услышал взрыв смеха. Я взял руку дамы и, низко поклонившись, страстно поцеловал. Искоса глянул на Джулию и увидел, что она смотрит в пол, покраснев от злости. Мое сердце радостно забилось: отчасти я расплатился за агонию, пережитую из-за нее.

Время шло, и гости засобирались домой. Кеччо, проходя мимо меня, спросил:

— Ты готов?

— Да, — ответил я и последовал за ним к Джироламо и графине, чтобы попрощаться.

— Ты так жестоко обошелся со мной, Кеччо, — упрекнула его графиня. — За весь вечер не уделил мне ни минуты.

— Но вы были так заняты.

— Но теперь-то нет, — улыбнулась она.

— Я подошел к вам, как только увидел, что вы свободны.

— Чтобы попрощаться.

— Уже очень поздно.

— Не так уж и очень. Присядь и поговори со мной.

Кеччо выполнил просьбу, а я, видя, что прощание затягивается, отошел и вновь принялся прогуливаться по залу в поисках друзей. Разговор Кеччо и графини постоянно прерывали люди, которые подходили, чтобы попрощаться, толпа гостей быстро редела. Мы с Маттео сели у окна и принялись делиться впечатлениями от вечера. Он рассказал мне о даме, к которой внезапно воспылал любовью.

— Как же тебя бросает из стороны в сторону, — рассмеялся я.

— Она сделала вид, что сильно рассердилась, — добавил Маттео, — но все-таки дала понять, что не позволит разбиться моему сердцу.

Я оглядел зал и увидел, что все гости ушли, за исключением Эрколе Пьячентини, который о чем-то перешептывался с графом.

— Я такой сонный, — признался Маттео. Мы по шли к графине, которая обратилась к Маттео, едва мы приблизились:

— Уходи, Маттео! Пока я не позволяю тебе увести Кеччо. Последние полчаса мы пытались поговорить, но только теперь получили такую возможность, и я не хочу, чтобы нам мешали.

— Я никогда не лишил бы Кеччо такого удовольствия. — Маттео кивнул мне, и мы вернулись к окну. — Сущее наказание — ждать кузена, пока с ним флиртует красивая женщина!

— Ты можешь поговорить со мной… чего еще можно желать?

— Мне совершенно не хочется говорить с тобой! — рассмеялся он.

Джироламо все еще шептался с Эрколе. Его постоянно бегающие глаза осматривали зал, лишь изредка останавливаясь на лице Эрколе, иногда на нас, чаще — на Кеччо. Я даже задался вопросом, а не ревнует ли он.

Наконец Кеччо встал и попрощался. Тут Джироламо направился к нему.

— Ты же не собираешься уходить? — спросил он. — Я хочу поговорить с тобой о налогах.

Он упомянул о них впервые.

— Уже поздно, — ответил Кеччо, — и мои друзья устали.

— Они могут идти домой. Дело действительно срочное.

Кеччо замялся. Потом посмотрел на нас.

— Мы тебя подождем, — заверил его Маттео.

Взгляд Джироламо скользнул по нам — его глаза не останавливались ни на секунду — сместился на жену, вернулся к Кеччо, ко мне, к Маттео, все с невероятной, пугающей быстротой.

— Можно подумать, что вы боитесь оставить Кеччо в нашем доме, — улыбнулась графиня.

— Нет, — ответил Маттео, — но я жажду получать хотя бы часть того внимания, которое вы уделили Кеччо. Или вы дадите мне увянуть?

Она рассмеялась, а потом быстро переглянулась с графом.

— Я буду только рада. Присядьте и поговорите со мной. По одному с каждой стороны.

Граф повернулся к Эрколе.

— Что ж, доброй ночи, мой друг. Доброй ночи!

Эрколе оставил нас, и Джироламо под руку с Кеччо принялся прохаживаться по залу. Графиня и Маттео увлеклись разговором.

Я сидел рядом с ними, но они словно и не замечали меня, так что я наблюдал за графом. Его глаза зачаровывали меня: они никогда не останавливались, пребывая в непрерывном движении. Что они скрывали? Какие мысли роились в голове человека, глаза которого не знали покоя? Они как будто вбирали в себя того, на кого смотрели, — голову, черты лица, тело, одежду, не упускали ни одной мелочи, казалось, вгрызались в саму душу этого человека.

Джироламо и Кеччо, прогуливаясь по залу, продолжали беседовать. Мне оставалось только гадать, что их так занимало. Наконец граф остановился.

— Что ж, я должен смилостивиться над тобой. И так утомил тебя до смерти. А ты знаешь, у меня нет желания ни в чем причинять тебе вреда.

Кеччо улыбнулся.

— Какие бы трения ни возникали у нас, Кеччо, — продолжил граф, — ты знаешь, что я со своей стороны никогда не держал на тебя зла. Всегда питал к тебе искренние дружеские чувства.

И едва он произнес эти слова, с ним произошла разительная перемена. Глаза, пребывающие в непрерывном движении, наконец-то остановились. Впервые я увидел их застывшими, замершими, словно отлитыми из стекла. Они всматривались в глаза Кеччо, не моргая, и их неподвижность, столь необычная в сравнении с прежним непрерывным движением, напугала меня еще больше. Казалось, Джироламо стремился увидеть собственное отражение в душе Кеччо.

Мы попрощались и вместе вышли в тишину ночи. Я чувствовал спиной эти остекленевшие глаза, взгляд которых провожал нас во тьму.

Глава 19