Читаем Сотворение Святого полностью

Сразу заметил лежащее у стены тело.

— Господи! Что это? Что тут…

Посмотрел на нас и замолчал. Мы уже окружали его.

— Измена! — закричал он. — Где граф?

Обернулся. Шипионе и Маттео блокировали дверь.

— Измена! — повторил он и выхватил меч.

Одновременно мы выхватили свои и бросились на него. Он парировал несколько наших ударов, но нас было слишком много, и он упал, истекая кровью, с дюжиной ран.

Схватка произвела на Кеччо магический эффект. Он встал, выпрямился в полный рост, щеки раскраснелись, глаза засверкали.

— Все хорошо, друзья мои, все хорошо! Удача на нашей стороне. И теперь пора браться за работу. Дай мне мой кинжал, Маттео, теперь он священный. Он окроплен кровью во имя свободы. Свобода, друзья мои, свобода!

Мы вскинули над головой мечи и прокричали:

— Свобода!

— А теперь вы, Филиппо, возьмите Лодовико Пансекки и Марко и отправляйтесь в покои графини. Скажите ей, что она и дети под арестом, и никому не позволяйте входить или выходить. Сделайте это любой ценой… Мы же пойдем поднимать город. На площади меня ждут двадцать вооруженных слуг. Они будут охранять дворец и окажут вам всяческую помощь. Пошли!

Я понятия не имел, как добраться до покоев графини, но Марко часто бывал во дворце и знал все входы и выходы. Он подвел нас к двери, у которой мы остановились. Через несколько минут до нас донесся поднявшийся на площади шум и крики «Свобода!». Потом на лестнице послышался топот. Во дворец ворвались вооруженные слуги Кеччо. Некоторые подбежали к нам. Я отправил Марко руководить остальными.

— Очисти дворец от всех, кроме слуг, — приказал я ему. — Остальных выгони на площадь. Если кто будет сопротивляться, убей его.

Марко кивнул и ушел. Дверь в покои графини открылась, из нее выглянула женщина:

— Что тут за шум?

Она увидела нас, пронзительно вскрикнула и метнулась обратно в покои. Оставив двоих у двери, я вместе с Пансекки и остальными последовал за женщиной. Нас встретила графиня.

— Что происходит? — сердито спросила она. — Кто вы? Кто эти люди?

— Мадам, — ответил я, — ваш муж, граф, убит. А меня послали, чтобы арестовать вас.

Женщины расплакались и заголосили, но графиня и бровью не повела. Осталась она безразличной и к моей учтивости.

— Вы, — я указал на женщин, — должны незамедлительно покинуть дворец. Графиня останется вместе с детьми.

Потом я спросил, где дети. Женщины посмотрели на свою хозяйку, которая отдала короткое распоряжение:

— Приведите их.

Я дал знак Пансекки, который следом за одной из дам вышел из комнаты. Вскоре они вернулись с тремя маленькими детьми.

— А теперь, мадам, отпустите этих женщин, — приказал я.

Какие-то мгновения она колеблясь смотрела на меня. Шум на площади усиливался, превращаясь в рев, от которого дрожали стекла.

— Вы можете оставить меня.

Женщины вновь заголосили, отказываясь подчиниться. Терять время мне не хотелось.

— Если не уйдете, вас вышвырнут, — предупредил я.

Графиня топнула.

— Уходите, говорю я вам! Уходите! — крикнула она. — Не хочу слышать ваших воплей!

Женщины с плачем бросились к двери, как стадо овец, толкая друг друга. Наконец комната опустела.

— Мадам, я должен оставить в вашей комнате двух солдат.

Я запер обе двери, ведущие в другие комнаты, поставил у каждой по охраннику и ушел.

Глава 24

Направился я на площадь. Ее по-прежнему заполнял народ, но я не заметил ни энтузиазма, ни суматохи, ни криков радости. Или умер не тиран? Они стояли испуганные, сбитые с толку, словно овцы… Я видел заговорщиков Кеччо, которые сновали в толпе с криками: «Смерть тиранам!» и «Свобода, свобода!» — но в целом толпа не реагировала. Тут и там люди залезали на телеги, обращались к толпе с пламенными словами, но пламя не возгорелось… Молодежь что-то возбужденно обсуждала, однако торговцы сохраняли спокойствие, как будто чего-то опасаясь. Рассуждали о том, что теперь будет… что сделает Кеччо? Некоторые предполагали, что город отойдет папе, другие говорили о герцоге Лодовико и грозящей мести со стороны Милана.

Я остановил Алессандро Моратини.

— Что слышно? Какие новости?

— Господи, я ничего не знаю! — На лице отражалось отчаяние. — Они ничего не хотят. Я думал, они вдохновятся и сами все за нас сделают. А они инертные, словно камни.

В этот момент в конце площади возникло какое-то движение, из примыкающей к ней улицы выплеснулась толпа ремесленников, возглавляемая гигантом-мясником, который размахивал мясницким топором. Они кричали: «Свобода!» Маттео направился к ним, начал им что-то говорить, но мясник прервал его, рявкнув: «Свобода!» — и остальные поддержали его ревом и криками.

Рядом с Маттео возник Кеччо, сопровождаемый вооруженными слугами. За ним следовала небольшая группа людей, кричащих: «Браво, Кеччо! Браво!»

Увидев Кеччо, ремесленники окружили его, громко приветствуя и поздравляя… Народу на площади все прибавлялось. В городе закрывались все лавки и мастерские, люди спешили на площадь. Я протолкался к Кеччо и шепнул ему:

— Эти люди! Воодушевите их, чтобы подать пример остальным.

— Возглавить толпу?

— Не важно. Используйте их. Бросьте им кость, и они исполнят вашу волю. Отдайте им тело графа!

Перейти на страницу:

Все книги серии Классический английский роман

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза