Сотвори для себя мужчину

— Слушай меня, Анастасия! Ты сегодня устроила для всей семьи такую гадость, что мне даже не хочется разговаривать с тобой! Я понимаю, тебе обидно, что мама тебя наказала, но наказала она тебя вполне справедливо. А ты, видите ли, решила нам отомстить! Этот твой поступок ставит тебя фактически вне семьи — out of the family, — повторил он машинально по-английски. — Ты становишься "ничья"! А это самое страшное для взрослого человека, но особенно — для ребенка. Для человека самое главное — быть "чьим". Вот я, например, чей? Я — мамочкин муж, я отец Жорж-Алекса. Наша мама — она чья? Она — моя жена, она — хозяйка нашего дома, она — мать мальчиков. Почему мы все, кроме тебя, "чьи-то"? Потому что мы любим друг друга, подчиняемся законам семьи, не огорчаем друг друга.

— И я "чья"! — закричала в отчаянии Настя, — я — ваша дочка, я — сестра Жорж-Алекса. Я — ваша!

— Нет, — сказал Мел, — наша дочка не может мстить! Да, у нас все "чьи-то", даже Бой, который сегодня скучает без нас в Милане у врача. Даже Бой! А теперь представь на минуточку, что Бой — ничей, что его выгнали из семьи… Голодный, он ходит из дома в дом, выпрашивая косточку или миску супа… Вот что такое ничей! А ты к этому стремишься! Потому что не желаешь подчиняться обязательным для всех правилам.

Настя рыдала в полный голос: образ голодного Боя ее доконал.

— Вот сейчас, — не слушая ее воплей, продолжил Мел, — я выведу тебя за ворота виллы — и все! Ты — ничья! Тебя спросят: "Девочка, ты чья?" А ты ничья, у тебя нет ни мамы, ни папы, ни братьев!

— Нет, нет, — зашлась в крике Настя, — я ваша! Я — дочка. Я никогда больше не буду прятаться! Я буду слушаться! Папочка, прости меня, я не хочу быть ничьей! Я буду хорошей девочкой, как Жорж-Алекс!

— Прощения проси у мамочки: видишь, до чего ты ее довела своим поступком!

Настя вскарабкалась на кровать и устроилась где-то в подбрюшье неподвижно лежавшей Даши.

— Мамочка, миленькая, прости меня! Я никогда больше не буду мстить тебе! Я люблю тебя, я всегда буду слушаться тебя, папу и братьев. Я не хочу уходить из семьи! Я же дочка! Ты простишь меня, мамочка?!

Даша уже "отошла"; она целовала Настю, обнимавшую ее за шею, гладила ее шелковистые вьющиеся волосы, нашептывала на ушко ласковые слова.

— Ну вот и хорошо, мои дорогие женщины!

Настя наша дочка, она все поняла. Правда, дочка?

— Поняла, поняла, — успокаивалась Настя, — я всех буду слушаться.

— Тогда идем вниз к мальчикам; они там заждались!

Внизу близнецы с аппетитом уминали окрошку. Увидев родителей и Настю, они в смущении отложили ложки.

— Мама, мы решили, если Настя уже нашлась, то можно поесть… краснея, сказал Георгий.

— Да, ведь с "недоразумением" все в порядке, — как всегда поддержал брата Александр.

— Настя больше не "недоразумение", она — наша дочка, она остается в семье и будет подчиняться нашим законам, — поправила сына Даша.

Александр

12

Площадь перед миланским собором нежилась в неярких лучах предосеннего солнца, которое в позднем сентябре на севере Италии бывает особенно приятным.

Даша сидела под ярким зонтиком уличного кафе по правую сторону от собора и потягивала через соломинку зеленую шипучую воду с лакрицей. Мел специально привез ее сюда "почистить перышки": посетить косметический салон, нанести визит к хорошему парикмахеру и заняться прочей "ерундой", чтобы быть, как говорят мужчины, "женщиной в порядке".

Четыре месяца назад она отдыхали на Сейшельских островах. Ух, как он там старался! — улыбнулась Даша, вспомнив в деталях жаркие дни и ночи. Что ж, Мел, как всегда, оказался прав: после этой поездки никого, кроме собственного (собственного!) мужа, она не замечала. А что же синьор Тосканини, этот итальянский бонвиван? Она догадывалась, что Мел по-своему, по-мужски, поговорил с ним, и тот навсегда оставил попытки завоевать сердце светловолосой русской красавицы. Разочаровалась ли она? Ну разве что самую малость. Ведь каждой женщине, даже самой счастливой, хочется иметь в кармане лишнего поклонника; приятно все-таки надеяться, что из-за тебя могут совершаться безумства. Да нет, куда там! Век рыцарей давно уже прошел, теперь никто не будет биться на турнире за любовь прекрасной дамы! Особенно при таком ревнивце-муже, который на каждого, кто приблизится к его "собственности", готов спустить собак. Но печалиться всерьез ей не приходится, по-настоящему ей нужен был только Мел…

А какой он замечательный отец! Дети его просто боготворят…

Она опять улыбнулась, вспомнив, как вчера их насмешила Настя. Они вдвоем с Мелом наслаждались пятичасовым чаем, когда с улицы донесся громкий Настин плач.

— Пойду посмотрю, что там случилось, — сказал Мел, поднимаясь из-за стола.

Встав у открытого окна, Даша услышала такой разговор:

— Что случилось, Настюша, кто тебя обидел?

— А-а-а, — на одной ноте истошно кричала она, — а-а, Жорж-Алекс говорят, что у меня не вырастут зу-убки…

— Что за глупость, у тебя уже полон рот зубов!

— Да-а-а, они выпадут, как у Жорж-Алекса, и не вырастут; у мальчиков вырастут, а у меня нет! Я буду буз-зу-у-бая!