Значит, размышлял Девятаев, в лагере есть группа, которая готовится к побегу. Хорошо бы намекнуть ей про самолет. На нем через час-полтора можно быть дома. Но где найти эту группу?.. Урбанович замкнулся. Видимо, ему попало за то, что проговорился. Но от него при первом разговоре Михаил услышал про ножницы для резки проволоки, которые достал какой-то курносый Володька. Не тот ли, который подсыпал песок в вагонные буксы?.. Надо к нему присмотреться. И еще Коля упомянул дядю Ваню Коржа.
Среди капо, которые отличались особой свирепостью, был здоровенный детина по прозвищу Цыган. Он уголовник, выслуживаясь перед фашистами, зверствовал неистово, с особым кровожадьем. Мало того, что виртуозно орудовал палкой и резиновым жгутом, он еще обливал раздетых людей холодной водой на жгучем морозе. Вот и в прошлый раз заставил Колю Урбановича перетаскивать рельсы. Девятаев, когда Цыган отходил, пособлял парнишке, но оплеуху все-таки схлопотал.
Цыган гордился тем, что имел на своем счету сто пятьдесят загубленных жизней.
И вот до смерти запорол еще одного русского. Потирая руки от удовольствия, проговорил: «Еще одному Ивану свечку достану».
Курносый сжал кулаки:
— Этому гаду я устрою штучку…
Что ж, Курносый, должно, для видимости прислуживает немцам, хитрит.
Выбрав подходящий момент, Михаил намекнул ему:
— На лодке, конечно, заманчиво… Романтика… Белеет парус одинокий…
Володька и глазом не повел. Спросил, будто не поняв:
— Ты про что?
— Про катера…
— Ну и что?
— По Волге плавал на них.
— Ну и плавай на здоровье. Хоть на яхте.
— Я хочу сказать, что для морских путешествий катер надежнее лодки.
Володька хотел отвернуться, но услышав про морские путешествия, задержал пристальный взгляд на незнакомце.
— Задумка-то у нас одна, — примирительно сказал Михаил. — Только лодка — дело неподходящее.
Курносый сердито отрезал:
— Гусь свинье не товарищ.
— Так-то оно так. Только учти, у гуся есть крылья.
— У курицы тоже. Только она выше нашеста не летает. Больше кудахчет, — Курносый отвернулся.
На том и расстались.
А еще «подлил масла в огонь» Коля Урбанович:
— На меня стали коситься. Говорят, проболтался неизвестно кому. Если попробуете донести — сразу пристукнут. Корж, он такой.
— Это который низенький, щуплый?
— Пусть и маленький, а огромного полицая зарезал.
— Спасибо, Коля. Тебя в обиду не дам..
Девятаев замечал, что Корж при встрече теперь зло, с открытой ненавистью сверлил его жгучими глазами. Надо было вызвать Ивана на разговор.
Позднее Девятаев расскажет об этом так: