Сотый шанс

— Как прилетим в Москву, сразу про все маршалам доложим, — у Коржа было такое выражение лица, будто ему действительно присвоили адмиральское звание.

— Утро вечера мудренее, — подытожил Соколов. — Пора расходиться, уже отбой.

Сняв долбанки, Девятаев проскользнул мимо задремавшего дежурного в свой барак. Бандюги его не подкарауливали. Улегся на своей постели, но заснуть не мог. Мысленно просматривал приборную доску «хейнкеля», запоминал и еще раз проверял себя, какие стрелки должны зашевелиться, забегать при включении зажигания, сколько времени дать на прогрев моторов, как опробовать рули, запросить разрешение на взлет… Вопросов — рой. На все, казалось, дал ответы.

Но как все окажется на деле?

Неуемные мысли захлестывались, перерубали одна другую.

…Крутила метель, когда бригада разгребала снег на стоянке «юнкерса». В капонире ни летчиков, ни техников. Только тяжелый самолет, десять пленных да охранник с винтовкой.

Неожиданно Михаил уловил моторное тепло. Значит, двигатели прогреты, значит, можно…

Его взгляд, впившийся в пустую кабину, перехватил Соколов.

— Сейчас? — спросил загоревшимися глазами.

Девятаев оценивал положение. Если лететь на самой малой высоте?.. Если посадить «юнкерс» на брюхо?.. А если это будет не наша земля?.. Ох, сколько этих «если»…

— Нет, Володя, разобьемся.

В бригаде были готовы растоптать конвоира, готовы лететь хоть в метель, хоть во вьюгу, хоть в пургу. Они не были летчиками, не знали, что их может «подловить» в таком полете, какие препоны им уготованы.

Как объяснить это?

Михаил, опомнившись, проклинал себя за молниеносную вспышку, за эти соблазнившие его прогретые моторы…

— Нельзя, «не выйдет.

Если бы он был один-одинешенек, то представься такой случай, мог бы вскочить в кабину, ринуться в небо. Но он не мог оставить товарищей, и они надеялись на него, доверяли и верили ему.

«Нельзя, разобьемся».

И едва произнес эту фразу, как поблизости загрохотал тягач-вездеход. На нем привезли к «юнкерсу» бомбы.

Пленные с облегчением вздохнули и переглянулись: свой летчик не успел бы запустить моторы…

Но в тот раз Девятаеву все-таки повезло.

Все в бригаде, кроме него, впервые близко видели, как прожорливый люк самолета заглатывает тяжелые бомбы. От удивления замерли, забыв о работе.

— Вон! Вон отсюда! — замахали руками техники.

Чтобы охранник ни о чем не догадался, Соколов, глядя на него невинными глазами, затараторил:

— Герр вахман, нам тут, как видите, делать нечего. Герр мастер распорядился расчистить капониры, которые завалены снегом и в которых нет самолетов. Вон там, на краю, — он показал на кромку у моря. Там, за капонирами, была свалка разбитых «юнкерсов» и «хейнкелей».

Такую «инициативу» Курносый действительно высказывал близорукому старичку-прорабу с болтающейся на ремне кобурой парабеллума. Мастер был прямо-таки польщен: «Верно, когда не успею дать задание, сами находи́те работу. Вы, Вольдемар, молодец: умеете стараться».

Береговую кромку сегодняшний вахман недолюбливал. Справедливо ли: пленные будут работать в капонире, где ветер не полощет, а он, эсэсовец, в тоненькой шинели, охраняя их, должен стынуть возле рулежной дорожки на пронзительном ветру.

Но и тут охранника с винтовкой «выручил» Соколов:

— Герр вахман, вам нужно согреться. Разрешите развести костер. Вон там, на свалке, есть разные рейки, щепки. Мы вчера приносили для вахмана, который был у нас.

Заслышав о дровишках и предвкушая жаркое тепло костра, вахман даже улыбнулся:

— Гут, гут.

— Надо побольше дров набрать. Разрешите, я возьму одного арестанта. — И, получив кивок одобрения, крикнул Девятаеву: — Эй, ты, доходяга, айда со мной!

На самолетной свалке их функции резко изменились. Соколов набирал две охапки щепы и реек, а Девятаев «обживал», проигрывая запуск моторов, кабину «хейнкеля».

— Да, Володя, я готов, — сказал Михаил на обратном пути. — Теперь все дело за погодой.

— Вот ее-то я изменить не могу, — невесело ответил Соколов. — Власти у меня такой нет.

Довольный вахман, предвкушая тепло, отметил Володю «наградой» — бросил ему сигарету.

…Когда же это было? Так это же сегодня!

Нет, наверное, вчера. Сейчас заполночь. Измотанные за день снеговой работой, соседи ворочаются на своих лежанках, похрапывают, кто-то про что-то скороговоркой бормочет во сне, кто-то тихо стонет. Наверное, к перемене погоды.

Погода…

Прислушался, приподняв голову и приставив ладони к ушам.

Да, за стеной не куролесила до печенок надоевшая вьюга, ветер перестал ныть и скулить.

Вот, значит, почему снаряжали бомбами «юнкерс», вот почему расчехляли «хейнкель»…

У нас бы дома, на аэродроме, летчики сказали синоптикам:

— Спасибо вам, боги погоды. А то, поди, фрицы нас заждались.

За стеной барака все отчетливее откладывалась тишина.

Знают ли о ней его друзья?

Девятаев, не шевелясь, ждал надежного утра.

ПОСЛЕ СИРЕНЫ

Сирену на подъем он ожидал одетым в арестантскую робу — надо скорее скрыться в клокочущей, бегущей толпе, увильнуть от встречи с карателями и надзирателями. И нырнул в середину людского потока. Он вынес его к умывальнику.

И здесь в окошко увидел…