Сотый шанс

У коменданта пропал золотой перстень с бриллиантом. Эсэсовец считал, что его могли украсть русские. Их раздевали донага, били. Ничего не нашли.

Кто же не чист на руку?

Вне себя от ярости комендант приказал обыскать надсмотрщиков.

И надо же! Перстень покоился в кармане немецкого френча, который туго обтягивал неповоротливую рыжую глыбу с розово-зеленой шишкой возле левого уха,— того самого Цыгана.

Соколов вздохнул облегченно. Девятаев понимающе кивнул ему.

Теперь Володя, назначенный помощником капо, сумел сделать так, что в его рабочую команду вошли Девятаев, Сердюков. Остальные пока были «чужими», и среди них Михаил Емец.

И с новым вахманом — старым солдатом, назначенным вместо глыбы — вроде бы повезло. До самого полудня он никого не ударил. А во время обеда разрешил развести в капонире костер и вскипятить в котелках воду.

Если у кого припрятана картошка — можно и ее сварить. Девятаев же, приподнявшись на насыпь капонира, с неистовым нетерпением наблюдал, как рядом взлетали «мессера», на стоянках заправлялись «юнкерсы», прогревали моторы.

Обед был прерван тревогой. На краю бетонной полосы угодил колесом в незаделанную после ночной бомбежки воронку тяжелый «хейнкель». Туда помчались машины. Быстрым шагом погнали и пленных.

И немцы, и пленные ухватились, поднимая широкое отвисшее крыло бомбардировщика. Оно прогибалось, а колесо из ямы не вылезало. Перешли ближе к центроплану.

Девятаев пристроился у открытого нижнего люка. Русский летчик впервые увидел приборную доску, кабину чужого самолета. Увидел совсем рядом и вражеского пилота, который двигал рычагами. Оборачиваясь, тот видел пленного, который ухватился за стойку шасси, помогал поднять самолет, И вряд ли немец догадался, какие мысли сейчас роились в голове у русского, который был готов, как только машина встанет на оба колеса, пристукнуть летчика, крикнуть своим:

— Ребята, сюда! Летим…

Рядом был Дима Сердюков и Емец. Будто послышался их шепот:

— Начинай же!..

Пилот дернул машину моторами, колесо поднялось, под него подложили доски, и летчик сбросил обороты двигателей.

Пленных отогнали от самолета.

Так закончилось первое свидание с «хейнкелем».

Войти в аэродромную команду Кривоногое мог бы сразу после «лесного собрания» — у Ивана на этот счет был опыт и способности. Но он медлил, и «его» место занимал француз, итальянец или испанец. И вообще немцы старались «разбавлять» русские бригады иностранными заключенными.

— Ты чего тянул? — недовольно спросил Соколов, когда Корж появился в десятке.

— Ты, Володька, парень не бестолковый, а простых вещей не понимаешь. Скажи, какой дурак из теплой слесарки добровольно пойдет на мороз и ветер?

— Да, это может вызвать подозрение,— согласился Девятаев.

— То-то и оно… Конспираторы… А я запорол несколько деталей, меня и выгнали с треском.

Соколов исправно нес службу помощника бригадира. Он мог покрикивать на пленных, замахнуться кулаком. Но эта его показная «жестокость» служила иному делу, нежели считали немцы.

— Не пора ли вводить к нам в команду твоего летчика? — посмотрел он на Михаила.— Я это устрою.

— Ладно, скажу ему.

… Ночью ходуном заходили бараки. На Узедом налетела или наша авиация, или союзников. Щели, вырытые летом, давно занесло снегом, и пленные оставались на месте.

А утром, когда пришли на аэродром, увидели развороченные ангары, покореженные и сгоревшие самолеты, на бетонной взлетной полосе глубокие бомбовые воронки.

Пленные в душе радовались: «Так, фрицы, вам и надо!», а немцы были крайне озлоблены и ожесточены. Значит, сегодня надо быть особо прилежными, за малейшую «недоделку» вахман или кто-то другой сразу, без разговоров, может прикончить.

Десятка Соколова усердно, старательно растаскивала обломки разбитого ангара. В нем стояло несколько самолетов, придавленных обрушившимися деревянными перекрытиями. Добрались до бомбардировщика, засыпанного землей и снегом.

Мастер показал, как отцепить надломленные крылья и куда их отнести. Бригада занялась делом. Здесь роль мастера с полным знанием авиационной техники и терминологии вполне успешно мог бы выполнить один из пленных, он крутился около фюзеляжа, жадно заглядывал в люк. Помощник бригадира заметил это. Заметил и понял… Стремянки рядом нет, а люк высоко.

— Давай. Только быстрее,— и Соколов подсадил «майора».

И вот советский летчик в кабине немецкого самолета! Пленный летчик и боевой самолет!.. Пилотское кресло удобно, долбанки сами нащупали педали. Глаза изучающе заскользили по приборному щитку. Приборы знакомы, но расположены иначе, чем на наших машинах. Рычаги, штурвальчики… Так и хочется потрогать их, повернуть… Таблички-инструкции… Прочитать бы…

Девятаев, увлеченный необычностью обстановки, не заметил, как в люк заглянул капо.

Ударило, словно электрическим током.

Оробевший летчик, одуревший от короткого счастья, которое вмиг может превратиться в несчастье, неуклюже вывалился из люка.

— Зачем там был?

— Я озяб, герр капо. Думал, там тепло. Капо, размахивая палкой, заорал:

— Здесь не русский печка! Симулянт паршивый! — И огрел три раза палкой.— Теперь тепло?

Сразу подскочил Соколов.