Сотый

Наконец, Коннор заметил, что подъезжает к своей остановке. Знакомые ночные пейзажи за окном немного расслабили парня. Он с трудом сглотнул пересушенной глоткой и поднялся с места. Так же без происшествий Леон вышел из автобуса, а черноглазый мужчина в серой толстовке поехал дальше. Незнакомец даже не смотрел в окно. Леон не интересовал его.

«Ну и ну, старик, – парень вытер пальцами влажный лоб и покрепче сжал ручки пакета. – Тебе показалось. Ему ты не нужен. И с чего такая паническая атака, Леон? Нужно попить каких-нибудь маминых капель».

Дома он вынул купленную рубашку из коробки, накинул себе на грудь и повертелся у зеркала. Надевать ее снова было очень неохота.

Консультант не солгал: под светом лампы ткань действительно казалась жемчужной. Это придавало некой аристократичности образу, и добавляло Леону уверенности в себе. Он зачесал светлые волосы назад, и в тот час представил себя каким-то графом. Но фантазия продлилась недолго – Леону нравились эпохи посовременней. Потому он куда более вдохновленно вообразил себя представителем какой-нибудь мафии.

Леон открыл кран и увлажнил волосы. Затем состроил хищную мину в отражении. Дернув головой, он слегка растрепал зачесанные пряди и ухмыльнулся.

«Мне не хватает только автомата Томпсона 28-го года» – подумал он, придя к выводу, что хоть его отец и полный козел, но они с мамой отлично постарались создать такого красавчика.

А потом Коннор повесил рубашку на спинку кресла, и лег спать, предварительно написав Анне о том, что ее ждет приятный сюрприз при встрече. Ведь ей наверняка будет очень приятно прогуливаться под руку со столь видным кавалером.

Во сне Леон воевал посреди раскаленной пустыни. Он даже чувствовал, как ему жарко под громоздким шлемом и толстенным слоем обмундирования. Но, в целом, ему нравилось метко стрелять противникам прямо в голову, прячась за древней рухнувшей колонной некогда величественного египетского храма. А может и не египетского…

К парню, пригибаясь, подбежала миловидная напарница. Лицом она напоминала Анну, только вот волосы из-под шлема выбивались платиновые. Она по-доброму улыбнулась Леону.

– Ты забыл, – сказала она.

– Что? – не понял парень, перезаряжая автомат.

– Забыл надеть рубашку.

Леон удивленно посмотрел на себя, совершенно не представляя, как и зачем ему нужно надевать рубашку. О какой рубашке вообще речь? Когда он снова взглянул на напарницу, та уже держала в руках жемчужно-белый квадрат из ткани.

– Это ведь «Мелолонта», – продолжала улыбаться она.

– Что? Мы на позиции! Какая еще «Мелолонта»?!

Не меняясь в лице, девушка резко швырнула одеждой Леону в лицо. В глазах потемнело, и когда он все же смог освободиться, то увидел себя уже не в пустыне, а в мрачном заболоченном полуразрушенном поселении, окруженном черной чащей. Ночь смешивалась с густым туманом, стелящимся под ногами. Казалось, будто туман медленно и постепенно проглатывает все черные краски, затягивая их в себя и превращая в размытую серость.

Деревья в лесу стояли голыми и черными. Сухие и мертвые, они раскидывали колючие ветки в разные стороны, стараясь вцепиться ими в плотный влажный воздух и тяжелое облачное небо, чтобы хоть как-нибудь удержаться. Лес воплощал отчаяние последнего мига. Иллюзию жизни в усохших пустых стволах.

Леону стало не по себе. Он уже видел это болотистое место, пахнущее трясиной и лягушками. Холод намекнул парню на то, что тот одет не по погоде.

Проведя пальцами по гладкой приятной ткани на груди, Коннор обнаружил, что стоит в той самой злополучной рубашке из бутика. В рубашке и в черных брюках, в которых планировал встретить Анну Марэль!

«Кощунство! – первое, о чем подумал он. – Ходить по гнилым болотам в таком роскошном виде – кощунство!»

Парень пошел вдоль едва различимой тропинки между обвалившихся изб, и внезапно ощутил, как рубашка начала поджимать.

«Села что ли?»

Осмотрев рукава, он увидел, как ткань напряженно впивается в кожу и почти просвечивается.

«Когда она мне стала так мала?» – удивился Леон.

Он продолжал идти, пока ворот не начал душить. Тогда парень расстегнул две пуговицы на горловине и вскрикнул – манжеты больно натянули кожу на запястьях.

– Что за…? – он вытаращился на рукава. Ткань удивительным образом вросла в кожу. Без крови и потертостей. Рубашка словно стала новым слоем телесных покровов. Ощущаемым, родным и естественным.

Когда он попытался содрать часть ее ногтем, то почувствовал боль и обнаружил, как сквозь ткань проступает мелкая кровяная роса.

– Этого не может быть! – в испуге воскликнул он. Ощущение сна куда-то испарилось. Все запахи, окружающая температура, дискомфорт впредь казались реальными настолько, насколько реальной была поездка в автобусе.

Позади захрустели сухие ветки. Кто-то очень быстро приближался, но Леон не мог рассмотреть, кто это был, из-за тумана. Рубашка впивалась в плоть сильнее, душила и саднила, словно прилипшая к лопнувшей растертой в кровь мозоли вата.