«Вот вы, например, почему не выбрали более порядочное занятие? У вас что, специального образования нет?» — спрашивает жена молодого следователя, который выглядит побезобиднее. «Видите ли, работать с людьми — тоже очень интересно. Не будь я полицейским, я, может, никогда бы с вашим мужем не познакомился». «Пейте лучше свой кофе и не говорите чушь. Если вам интересно работать с людьми, идите в таксисты. И заработать можно, и пачкаться не надо». Молодой человек потерянно смотрит на свои манжеты. «Зря вы сердитесь: когда такой обыск проводишь, нельзя не извозиться». «Вы что, в самом деле совсем тупой, или притворяетесь? Я о душе вашей говорю». «О душе?» Моя жена, рассмеявшись, угощает его вчерашним печеньем. «А те обойдутся. Я и вам бы не предложила, если бы вы были умнее». Я подписываю протокол; они, плюс ко всему, конфискуют еще чемодан, чтобы сложить в него мои рукописи. Я снова разрешаю подполковнику позвонить домой, жене: «Не сердись, милая, дело затянулось. Нам еще в управление ехать, домой вовремя не попаду, сходи там в кино с мамой». Я слушаю его не без удовольствия. Такому ли немолодому, привыкшему к комфорту человеку заниматься охотой на врагов общества? Конечно, ему тоже приятен был бы некоторый успех, но я вполне могу предположить, что в итоге всей этой суеты родится не обвинительное заключение, а большой пшик. Может быть, его просто остановят сверху; очень даже может быть. Не удивлюсь, если к вечеру от его энтузиазма и следа не останется. Хотя я знаю, куда меня увезут, наша встреча для меня все-таки более неожиданна, чем для него, и потому я бдительнее. Досадно, что спать придется у них, у меня есть постель, на которой мне спится лучше, чем на нарах. Но мне начинает нравиться мысль, что у меня теперь появится, пускай вынужденное, свободное время: с этого часа мне некуда спешить. С этого часа у меня не будет другого дела, кроме как смотреть в угол кабинета следователя, даже не слыша его алчных вопросов.
Сжимая в кармане пистолет, подполковник шагает по коридору первым; хмуро прижимая к груди второй подбородок, он оглядывается назад. Я смотрю на его украшенную пером, немного легкомысленную шляпу: он вполне мог бы быть директором школы в маленьком городе или председателем местного охотничьего общества: пивную пену и жир ветчины у него на губах представить проще простого. Двое впереди, трое за мной — мы идем гуськом, я — с пустыми руками, мои конвойные — с чемоданами; основную часть моих рукописей они конфискуют и, возможно, сожгут, автора же лишь конфискуют, но не сожгут. Критиковать существующий порядок вещей можно, писали вчера в газете, если только критика является талантливой и честной; выходит, мой подполковник поставлен судить критику, за ушко да на солнышко вытягивая любую фразу, если в ней не хватает таланта и честности. «И куда это с таким почетным караулом?» — спрашивает мой весельчак сосед, отставной директор тюрьмы. «В полицию», — говорю я; лицо его увядает. «До свидания», — бормочет он механически. Знакомая девочка берет меня за руку: «Это хорошие дяди или плохие?» «С такой профессией хорошим быть трудно, — отвечаю я. — Вот сейчас нас с тобой заругают, что мы разговариваем». Маленький портняжка, попавшись навстречу на лестнице, бледнеет, но громко здоровается со мной и протягивает руку; раньше мы за руку на лестнице никогда не здоровались. Когда мы идем по двору, я поднимаю голову: жена стоит на галерее четвертого этажа, опираясь на перила; лицо ее кажется сейчас тверже, рот — уже. «Я тебя все равно вытащу, пусть хоть куда упрячут», — кричит она вслед мне. Я хочу купить сигарет, подполковник приводит меня в табачную лавку, какая-то дама передо мной неторопливо роется в журналах. «Выбирайте уже, что вам нужно», — теряет терпение подполковник; испуганная продавщица обслуживает меня без очереди. Из своей мастерской, набитой музыкальными часами, выходит на порог, с попугаем на черной шелковой шапочке, старик часовщик, роняет из глазницы лупу, висящую на шнурке: «Я только хочу сказать, господин Т., час гнева тоже пройдет когда-нибудь», — говорит он мне. Меня усаживают на заднее сиденье черного автомобиля, с одной стороны подполковник, с другой — оперативник. «Вам удобно, господин Т.?» Подполковник предельно предупредителен. «Пистолет ваш немного давит. Вы бы не переложили его в другой карман?» После некоторого колебания он выполняет просьбу. Все-таки исторический прогресс существует, констатирую я про себя в набирающей скорость машине.