Но наше общение с Сильвией было натянутым, принужденным. В Лос-Анджелесе я как и. о. продюсера каждый день принимала важные решения, но Сильвия, похоже, не желала этого признавать. Она все равно огрызнулась, когда я ответила на общее письмо нашего агента по продажам; она как-никак была главным продюсером, я должна была дать ей ответить первой.
Сэмми Левковиц меж тем готовил “Твердую холодную синеву” на роль независимой темной лошадки в наградной гонке.
Когда нью-йоркская премьера приблизилась, я послала Холли приглашение через ее агента, но она вежливо отказалась. Я, в общем, больше ее не видела, хоть мы и сказали другу, что не будем теряться. У меня в телефоне оставался ее номер, и на протяжении нескольких месяцев после отвальной я время от времени подумывала написать ей смс.
“Твердую холодную синеву” отрецензировали в целом положительно – как и в Каннах. Известно, кто решительно одобрил, большинство рецензионных телепередач уделили время. В вашем достопочтенном издании, “Нью-Йорк таймс”, нас оценили аж в четыре звезды – написали, что фильм “напряженный, выразительный и пугающий, а лежащая в его основе человечность преодолевает жанровое обличье”. Весь наш офис прыгал от радости.
А потом нас номинировали на “Золотой глобус”.
Собственно говоря, дважды: на “Лучший монтаж” и на “Лучший оригинальный сценарий”.
В день, когда объявили номинации, наш офисный телефон звонил не переставая. Наши почтовые ящики затопило поздравительными письмами, и нам с Зигги пришлось сочинять на каждое жизнерадостный благодарный ответ. В офис без конца прибывали букеты цветов, бутылки шампанского и другие необязательные подарки от людей из индустрии, которых мы не видели месяцами. Вложив за полгода так много сил в Холли и “Яростную”, я со скрипом переключалась на наш предыдущий фильм. Но продюсеры и должны заниматься несколькими проектами разом: куда направляется внимание зрителя, туда и мы. А внимание зрителя тогда было в основном приковано к “Твердой холодной синеве”.
С этим фильмом мы в следующем месяце отправлялись на церемонию вручения “Золотых глобусов”. Нам предстояло посетить легендарный банкет, сесть за круглые столики, ужинать и глушить вино с голливудской элитой. Там будет красная ковровая дорожка с камерами и телеведущими, звезды первого ряда будут подниматься на сцену и говорить слова, а я буду находиться в одном с ними помещении. Может быть, даже сидеть за соседним столом.
Позже на той неделе, когда Хьюго прилетел из Лондона, Сэмми Левковиц позвал нас на ужин. Это было шикарное чванливое действо в некоем чинном заведении в мидтауне. Сильвия и то хватила текилы, словно сидевший в ней дух соперничества требовал показать, что она может повеселиться и загулять не хуже Хьюго.
Я держалась от него подальше и в какой-то момент, уже поздним вечером, переместилась поближе к выходу – проветриться или хотя бы выйти из-под гнета окружающих. Первоначальный восторг, вызванный номинацией на “Золотой глобус”, понемногу спадал. Номинация эта означала, что у меня будет больше работы – больше разговоров с нашим пресс-агентом, больше организации показов и разъездов наряду с текущим постпроизводством “Яростной”. Отчасти я просто хотела от этого всего отдохнуть. Голова у меня закружилась, и я закрыла глаза.
Тут я почувствовала у себя на запястье чью-то руку…
Широко раскрыла глаза. Прямо передо мной стоял Хьюго с непроницаемой ухмылкой на лице. Он произнес дежурные фразы – бессмысленные любезности и слащавые комплименты: все мы-де имеем полное право хорошенько поразвлечься на церемонии вручения. Я стояла молча, волновалась.
– А ты уже придумала, что надеть?
Это был такой неожиданный вопрос, что на лице у меня, наверное, отразилось удивление.
– Золушка думает, что не попадет на бал?
Ответа Хьюго не стал дожидаться. Придвинулся ко мне с напряженным лицом.
– Ты же понимаешь, что столики на “Глобусах” не резиновые, да? Вот за каким-таким хером Сэмми Левковицу приглашать двадцати-с-чем-то-летнюю ассистентку продюсера?
Меня вдруг пробрал страх. Я исходила из того, что, поскольку я работала над фильмом с самого начала, меня обязательно на эту церемонию пригласят.
Я наконец сумела заговорить – голосом, в котором звучало негодование.
– Хьюго, ты этот фильм впервые
Он пожал плечами.
– Ну, дело-то не в этом, правда?
Лицо его выражало фальшивую жалость. А может, в ту минуту он и вправду жалел меня за мою наивность.
Через секунду его лицо расплылось в улыбке, угрозы как не бывало.