Читаем Сова летит на север полностью

— Первый шаг сделан! Но должен тебе сказать, что за власть на Боспоре еще придется побороться. Кизик так просто ее не отдаст. Мы не знаем, в каких отношениях Кизик с номархом скифов Октамасадом, поэтому сразу на Пантикапей идти нельзя. Если они союзники, нам объединенную армию наскоком не одолеть. Сначала возьмем Нимфей, выждем: может быть, удастся привлечь Октамасада на свою сторону. Скифам выгодней собирать дань, чем воевать. Да и вообще… торговать выгодно всем — и грекам, и скифам.

Кивнув в знак согласия, Спарток заметил:

— Нужно разобраться с таврами и синдами.

— Да, — подтвердил Перикл. — Тавры злые, но их мало. Боспор им не по зубам, зато кусать исподтишка они умеют… Синды не могут сами возить зерно в Афины, так что пока подчиняются Пантикапею. Но это равновесие хрупкое — как только они найдут другой рынок сбыта, сразу перестанут быть друзьями… Смотри, чтобы коринфяне их не перекупили.

Он испытующе посмотрел на одриса.

— Справишься?

— Раньше надо было спрашивать, — усмехнулся Спарток, но, заметив во взгляде Первого стратега тревогу, успокоил. — Не сомневайся! Зря я, что ли, получил афинское гражданство? Есть на кого равняться: на тебя… на Писистрата, в конце концов.

— Если позволишь, дам тебе совет, — мягко заметил Перикл. — Не старайся во всем походить на Писистрата. Бо-спор не Афины, там такой клубок противоречий, что Совету пятисот и не снился. Тирания годится до поры до времени, пока ты не построил механизм государственной власти. Потом лучше ослабить хватку, чтобы народ мог дышать… Давай крестьянам ссуды, не затягивай петлю на шее должников, уважай права бедных. К примеру, афиняне чтут Солона за отмену Драконтовских законов, снятие долгового бремени с бедных и ограничение земельных владений в одних руках… Другое дело, что не каждый магистрат способен чувствовать ситуацию на кончиках пальцев. Тут многое зависит от тебя лично.

Выпили еще, затем разговор перешел на близкую всем участникам застолья тему внутренней политики Афин. Теперь досталось самому Периклу. Но Первый стратег был спокоен: живой ум, ораторский дар и тридцатилетний опыт политической борьбы делали его опасным соперником в дискуссиях. Благодаря своим учителям — Зенону Элейскому и Анаксагору из Клазомен — он умел ухватить суть проблемы, чтобы молниеносно найти рациональное решение.

Вино и скука плавания располагали к открытости, а важная задача, поставленная перед каждым из офицеров Народным собранием, добавила речам смелости. Поэтому разговор шел начистоту.

Молодой наварх Ламах, изрядно подогретый вином, говорил запальчиво, но старался сдерживаться, соблюдая субординацию. Он только что выразил мнение Совета пятисот по поводу чрезмерной расточительности Перикла.

Первый стратег развел руками, давая оппоненту понять, что упреки необоснованны.

— Еще Фукидид обвинял меня в разбазаривании государственных денег. Хотел бы я посмотреть, сколько присяжных заседателей придут в суд, если просто воззвать к их совести. Они, между прочим, должны работать, чтобы прокормить семью. Пары оболов из казны может хватить только на скромный обед — но хоть что-то! Архонты получают в два раза больше. Слава богам! Никто не упрекает меня за расходы на флот и гарнизон. Все-таки триста триер! Если честно, я бы еще платил за участие в Народном собрании, чтобы привлечь туда как можно больше граждан. И Фукидид здесь ни при чем — все, его можно забыть! Дело в другом.

— В чем? — решил уточнить хилиарх[81] Гагнон, человек средних лет, спокойный, но решительный.

— Пусть лучше простой народ получает деньги от государства, чем от партийных вождей. Иначе кучки проплаченных громил будут резать друг друга по всей стране, и тогда наступит хаос. Мне как Первому стратегу придется железной рукой наводить порядок, а для этого потребуются куда более серьезные средства. Только с помощью пособий для бедняков и устройства клерухий за пределами Аттики государство может держать народ в подчинении. Я уже не говорю про выплату пенсий убогим, ветеранам-инвалидам и сиротам погибших в боях воинов — это прямая обязанность Совета пятисот.

— А какая польза государству от раздачи народу денег на зрелища? — Гагнон, на правах старого друга, не хотел играть с Периклом в поддавки. — Многие в Совете считают, что она служит только одной цели — твоему успеху в политической борьбе.

Первый стратег тонко усмехнулся. Но он и не думал оправдываться. Его лицо приняло надменное выражение.

— Все верно, это делается ради популярности. Я не знаю другого способа заслужить любовь простого народа в мирное время. А разве Кимон не раздавал деньги? Поэтому и считался всеобщим любимцем.

— Это не спасло его от изгнания, — заметил Ламах.

— Как друга лаконян, — парировал Перикл. — Афиняне не простили ему предательства. Не помогли даже его грандиозные строительные планы. Но он богат, а деньги открывают любые ворота. Так что если я не хочу потерять любовь народа, то должен раскошелиться. Личных богатств у меня нет, но я не вижу ничего плохого в том, чтобы пользоваться государственной казной. Мне это еще Дамон советовал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза