Сова по имени Уэсли

К двум месяцам Уэсли растерял уже почти весь свой детский белый пух, который я собирала и бережно хранила в коробочке, подобно тому, как многие матери хранят прядки первых волос своих детей. Его взрослый пух, служивший для утепления и терявшийся под перьями, был уже не белого, а насыщенного серого цвета. Он отращивал все больше и больше длинных маховых перьев и совсем скоро должен был начать летать.

Когда я «усыновила» Уэсли, у меня в спальне стояло двенадцать клеток, в которых жили семнадцать зебровых амадин. Я была не уверена в благоприятном развитии их с Уэсли отношений, когда тот научится летать, – часто сипухи едят более мелких птиц (они составляют в норме около трех процентов от их рациона), чтобы разнообразить свою мышиную диету. Первые несколько месяцев я накрывала клетки амадин плотной тканью и убирала повыше, туда, где Уэсли не мог до них добраться. Основания для оптимизма были – все же он рос вместе с ними, – но на всякий случай я сказала знакомым, что мне вскоре может понадобится раздать своих птичек.

Первые попытки Уэсли взлететь заключались в том, что он вытягивал крылья и усиленно ими махал. В воздух его это не поднимало, но зато поднимало ветер, сносивший в комнате все, что не было приколочено. Потом он начал совмещать это с небольшими прыжками, обычно врезаясь в каждую преграду на своем пути.

Махательно-прыгательно-врезательная стадия длилась у него довольно долго, пока однажды он не подпрыгнул чуть повыше. Тогда он впервые завис в воздухе. Уэсли наконец полетел! Правда, он не слишком контролировал ситуацию. Он старался управлять своим полетом, но, кажется, не мог рассчитать силу собственных крыльев. Когда он попытался приземлиться на стол в гостиной, результат вышел примерно как у истребителя, заходящего на посадку на крошечную полосу, – он приземлился на задницу, проехал на ней на полной скорости через весь стол и свалился на пол бесформенным клубком крыльев, перьев и лап.

Я засмеялась, просто не в силах сдерживаться. После этого я подбежала помочь ему и утешить, но он отвернулся и не желал на меня смотреть.

– Уэсли, что такое?

Я тщательно его осмотрела, но не обнаружила никаких ран и повреждений. Я повернула его голову к себе и взглянула ему в глаза.

– Уэс?

С силой, которой я никогда прежде в нем не замечала, он снова повернул голову в другую сторону и уставился в стену.

– Что с тобой?

Уэсли оттолкнул меня крыльями и зашипел. Как только я отпустила его, он отступил от меня и продолжил буравить взглядом стену. Как я ни утешала, ни умасливала и ни умоляла его, он упорно не желал на меня смотреть. Я похолодела, вспомнив ту сову, которая потерялась в вентиляции и убила себя одной силой воли. Однако я убедила себя, что это не наш случай – в конце концов, всем совам приходится проходить через первые неудачные попытки полетов. Я решила оставить Уэсли в покое. Он почистил перышки (сидя, разумеется, спиной ко мне), после чего вышел из-за противоположного конца стола со всем достоинством, на которое был способен, и попробовал снова. Он махал крыльями и прыгал, пока, наконец, не поднялся в воздух, лихорадочно оглянулся по сторонам, нацелился на стол и полетел к нему. В этот раз при посадке он вытянул вперед широко растопыренные лапы, будто намереваясь схватиться за ровную поверхность. Это не помогло – он снова приземлился на пятую точку, проехал через весь стол и свалился на пол с другой стороны.

Я опять не сдержала смеха, и Уэсли опять отвернулся к стене. Я, впрочем, тут же прекратила смеяться, когда поняла, что просто-напросто стыжу его этим. Учиться летать – сложно и физически, и эмоционально, и человеческим мамам совиных детей не пристало над этим насмехаться. С тех пор я изо всех сил старалась держать лицо в подобных ситуациях.

Большая часть людей, у которых есть питомцы, способны распознавать их базовые эмоции, такие как злость, одобрение, выражения привязанности или принятия чего-либо. Но я никогда бы не подумала, что животное может чувствовать себя осмеянным. Никому из обитателей дома Вэнди больше не разрешалось смеяться над Уэсли, пока он учился летать. По крайней мере, в его присутствии – иногда нам таки приходилось бежать в ванную, запираться и хохотать там в голос.