– Это точно! Денег еле наскребла. Пришлось у Коровяковой занимать. Дала, но вся скривилась. Докторская колбаса прямо перед моим носом кончилась. Взяла тебе в дорогу «отдельной». Зато пойдешь первого сентября в новой форме! Славный он, этот Анатолий, обходительный, даже не скажешь, что продавец. Попросил мой телефон, будет звонить, если что-то на тебя или на Сашку завезут…
– Цветы он тебе подарил?
– Он. Я сначала брать не хотела, наотрез! Но потом… Зачем обижать человека?
Разговаривая, мы пересекли на зеленый свет Бакунинскую и шли по Рыкунову переулку.
– Где ценники? – озаботилась Лида.
– Здесь… – Я хлопнул по боковому карману куртки. – А на рубашку вот он на нитке, как ты просила.
– Дай оторванные – спрячу. Отцу ни слова, понял?
– Про цветы тоже? Ты с ними что сделаешь?
– В вазу поставлю… – Лида вынула из сумки и осторожно расправила синие вихры васильков.
– А дома что скажешь?
– Скажу, понравились, вот и купила. Разве я не имею права себе цветы купить? – покраснела она.
– Имеешь. У нас равноправие, хотя все-таки обычно мужчины женщинам цветы покупают… Сама себе? Я бы не поверил.
– Да… отец может завестись. Ревнивый как черт! Что делать? Не выбрасывать же… Красивый букет, правда?
– Очень! Я даже знаю, где Анатолий его взял. Давай скажем, это я тебе подарил!
– Не поверит. Еще сильней взбесится… Подумает, я тебя подговорила, и вообразит черт знает что!
Миновав Переведеновский перекресток, мы поравнялись с Шуриным домом, и меня осенило:
– Я знаю, что делать с букетом!
– Что?
– Потом скажу. Дай!
Лида с облегчением отдала мне синий снопик.
– Только по плитам в новой курточке на лазай! – предупредила она.
– Не волнуйся! Я теперь такой ерундой не занимаюсь…
Вздохнув, Лида, забрала у меня сумку и медленно пошла по переулку к нашему общежитию. Там у открытых ворот стоял на посту сутулый дядя Гриша, окутанный табачным облачком. Чуть дальше, слева на пустыре, виднелась «Победа», и автолюбитель Фомин снова чинил своего железного друга, по пояс скрывшись под капотом, точно дрессировщик в пасти бегемота. Небо чуть подернулось сиреневыми сумерками. Сплющенное алое солнце с трудом втискивалось в щель между дальними домами, отражаясь и вспыхивало в окнах. Со стороны Пищекомбината веяло подгоревшей гречкой.
Держа в одной руке ласты, а в другой авоську и букетик, я проскользнул в пустой Шурин двор, поднялся на сырое крыльцо, еще пахнувшее ливнем, огляделся и втиснул стянутые нитками стебли васильков в верхнюю прорезь почтового ящика с наклейками «Пионерская правда» и «Советская Россия». Увы, одноклассница никогда, до конца жизни не догадается, от кого получила цветы. Уходя, я заметил, что после дождя распустились, упав на влажные планки ограды, золотые шары. А это значит – скоро осень и первого сентября я снова увижу Шуру…