Совершенно секретно

Время было выбрано правильно: по ту сторону вспаханной полосы от лесной тени отделилась группа пограничников. Вот они вошли в полосу лунного света, на мгновение остановились, и Хансен ясно различил в бинокль их лица под стальными шлемами.

Солдаты продолжали свой путь. Внизу, под сосной, скрытый кустарником агент нетерпеливо кашлянул. Хансен спустился вниз.

— Успокойся, — сказал он Визенбергу. — Через пять минут будешь на той стороне.

Лицо Визенберга вытянулось. Хансен поднял руку.

— Приготовься!

Агент, зажав в зубах электрический фонарик, стал на четвереньки. Хансен выждал некоторое время и затем скомандовал:

— Ну, давай! Прямо к ежевичной изгороди!

Визенберг пополз. Он двигался быстро, ловко и абсолютно неслышно.

Хансен проводил его до опушки. Потом Визенберг переполз поляну, без всякого труда отыскал вход в трубу и моментально исчез. Послышалось лёгкое шуршание, и всё…

Хансен медленно вернулся к сосне и вновь забрался в развилку. Биноклем отыскал то место, где должен быть выход из «шлюза». Вот появился из-под земли Визенберг. Он постоял секунду-другую, будто к чему-то принюхиваясь, и скользнул в сторону леса. Хансен одобрительно следил из своей развилки за ним. Теперь Визенберг был в «полной безопасности».

Кусок мыла

Коллинз всё время порывался в Гармиш, ведь это не так уж далеко и никто не заметит, но срочные дела никак не давали ему покинуть Вюрцбург. И вдруг черноволосая Лиз появилась собственной персоной, как с неба свалилась. Просто так позвонила и сказала, что она в Вюрцбурге и ждёт его в привокзальном ресторанчике. В Вюрцбурге она проездом, и у неё не больше часа времени.

Коллинз нашёл Лиз обворожительной, посвежевшей, ещё более привлекательной, чем он рисовал её в своих мечтах. Коллинз требовал, чтобы Лиз задержалась в Вюрцбурге, но Лиз только наклонила чудесно причёсанную головку.

— Не будь злым, Тэдди! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Потерпи, я пришлю тебе телеграмму. И тогда ты приедешь в Гармиш.

Коллинз повернул её руку, глянул на часы.

— Когда уходит твой поезд?

— Через десять минут… А ты приедешь ко мне в Гармиш?

— Ты ещё спрашиваешь! — воскликнул Коллинз.

У майора Коллинза были ещё дела, но, проводив Лиз, он просто не смог сразу вернуться к своей «солидной» и трезвой работе. Прямо с перрона он прошёл в тот же самый отель, где они только что сидели с Лиз, сел за тот же самый столик и медленно осушил бокал с «большим виски», потом заказал ещё и ещё. Алкоголь окрылил его фантазию. Он даже нашёл, что ему повезло в жизни. Да, при всех обстоятельствах ему исключительно повезло…

Коллинз подъехал к своей «Конкордия экспорт-импорт» в двенадцатом часу ночи. Бесшумно открылись ворота. Из темноты вынырнул Франтишек. Коллинз лихо развернулся, но бокалы с «большим виски» дали себя знать: плавной кривой не вышло, а передние колёса его машины въехали на цветочную клумбу. Мощный мотор взревел ещё раз, и машина остановилась. Франтишек бегом бросился к ней, чтобы приветствовать шефа с благополучным прибытием. Майор что-то проворчал и исчез в своём домике, а Франтишек, садовод по призванию, — а кто в Чехословакии не любит цветов, и особенно в Пардубице, — посмотрел вслед исчезнувшему майору долгим взглядом.

— Верблюд! — вырвалось у него. — Бегемот!

Франтишек прошёл за перегородку, достал оттуда грабли и садовую лопату и, став перед повреждённой клумбой на колени, попытался поднять смятые цветы. Он вновь почувствовал себя несчастным. И цветы не хотели выпрямляться, и вообще к чему он бросил своё родное Пардубице? Ради чего? Ради бездомной жизни? Ради бесконечных странствий? А ведь у него были и специальность и дом… Там, в Чехословакии…

Особенно трудно было вначале… Какие только профессии он не перепробовал, пока один из вербовщиков Коллинза не «оформил» его вступление в армию. Конечно, изголодавшийся и оборванный молодой чех был лёгкой добычей.

Так уж случилось, что Коллинзу как раз в это время понадобилась прислуга на все руки. Франтишек подвергся испытаниям и был признан годным.

Он часто размышлял над своей судьбой, но никакие размышления не помогали: то, что его волновало, имело вполне определённое название — тоска по родине, вот как это называлось. А об этом поговорить было не с кем. Узнает майор и немедленно отошлёт его обратно в лагерь.

Шукк всегда отталкивал Франтишка: тупые остроты — больше от него ничего не жди. А Хансен?.. И на Хансена особой надежды нет. Конечно, Хансен единственный, кто считает его, Франтишка, человеком, даже иногда расспрашивает о личных делах. Но было и нечто такое, что полностью исключало сближение между ними. При всём своём дружелюбии Хансен казался Франтишку вытесанным из одной монолитной ледяной глыбы. Разве он станет слушать о таких незначительных вещах, как тоска по родному Пардубице?