Совершенно секретно: Альянс Москва — Берлин, 1920-1933 гг.

В 1929 г. мир оказался в тисках экономического кризиса, охватившего и Германию. Германия, обремененная репарациями, настояла на проведении в Париже международного совещания по пересмотру «плана Дауэса». Оно открылось 6 июня 1932 г. Председательствовал на нем американский финансист О. Юнг. Принятый в июне 1929 г. «план Юнга» предусматривал выплату Германией репараций в размере 113,9 млрд. марок на протяжении 59 лет, причем в течение 37 лет по 2 млрд. марок. По Сравнению с «планом Дауэса» размер ежегодных взносов был снижен на 20 %[420]. Одновременно был решен вопрос о выводе союзных войск из Рейнской зоны, и 30 июня 1930 г. последние французские войска покинули Майнц.

«План Юнга» вступил в силу в июне 1930 г., но уже год спустя президент Германии Гинденбург обратился к президенту США Г. Гуверу с призывом о помощи ввиду невозможности уплаты очередного взноса. 20 июня 1931 г. Гувер выступил с предложением моратория на год всех платежей по репарациям и военным долгам. Все страны, включая Францию, вынуждены были принять «мораторий Гувера». Но уже в июне 1932 г., когда срок моратория истекал, в Лозанне открылась последняя конференция по репарационному вопросу, которая окончательно аннулировала репарации[421]. Вслед за этим в 1932–1933 гг. все страны — европейские должники США отказались оплачивать Соединенным Штатам военные долги.

В январе 1931 г. к власти во Франции пришел П. Лаваль. Министром иностранных дел в его кабинете остался «несменяемый» А. Бриан. Однако главную скрипку во внешней политике Франции стал играть сам Лаваль, считавший своей главной задачей достижение согласия и взаимопонимания с Германией. Именно этому были посвящены его переговоры с германским канцлером Х. Брюнингом в Париже и Берлине в июле и сентябре 1931 г. В обмен на крупную финансовую помощь Франция потребовала от Германии «политического перемирия» и неувеличения Берлином своих военных расходов.

В течение всего 1931 г французская дипломатия, пытаясь склонить Берлин на свою сторону, работала на то, чтобы расстроить отношения Германии и Советского Союза. В ходе сентябрьских переговоров в Берлине Лаваль запугивал германских политиков опасностью «большевизации». После анализа бесед с французскими политиками Лавалем и Брианом министр иностранных дел Германии Ю. Курциус сделал вывод: «У меня сложилось впечатление, что для французов прежде всего важно оттеснить нас от России»[422].

Встречное движение было и со стороны Германии. Так, Ф. фон Папен, сменивший Брюнинга на посту канцлера Германии 4 июля 1932 г., предложил французам «германо-франко-польский союз для захвата Украины»[423]. В дни завершения работы Лозаннской конференции в июле 1932 г. Папен предложил Франции сотрудничество генштабов двух стран с целью образования затем антисоветского фронта.

Параллельно французы усилили дипломатический натиск и на Москву, предложив ей 20 апреля 1931 г. заключить пакт о ненападении. Но когда 10 августа 1931 г. Бриан и советский полпред В. С. Довгалевский парафировали текст пакта, французы выдвинули условием подписания пакта заключение СССР аналогичного пакта с Польшей. Спустя два месяца, 14 октября 1931 г. Литвинов предложил польскому поверенному в Москве подписать советско-польский пакт о ненападении. 25 июля 1932 г. он был подписан, а 29 ноября 1932 г. состоялось подписание и советско-французского пакта о ненападении. При этом Париж пытался представить дело таким образом, что переговоры о пакте были начаты по инициативе Москвы, и Париж пошел на них лишь после того, как поверил, что аналогичные переговоры ведутся также между Москвой и Варшавой. За всеми этими французскими шагами стоял замысел рассорить Германию с СССР и в конечном счете перетянуть Берлин на свою сторону, продемонстрировав ему сначала ненадежность Москвы как стратегического союзника. Ведь, действительно, получалось, что СССР заключил пакты с двумя злейшими противниками Германии, против которых в Берлине были обращены взоры практически всех политических партий страны, жившей идеей пересмотра границ.

Однако Москва, сыграв «парижскую партию», сумела доказать Берлину тщетность всех усилий французов.

И не случайно тогдашний канцлер Германии Брюнинг в своих мемуарах по этому поводу писал:

«С весны 1931 года французы то и дело безрезультатно пытались отколоть от нас Россию»[424].

Симптоматичны в этой связи следующие слова Брюнинга:

«Мы отпустим мизинец России, за который держимся сейчас, только тогда, когда будем твердо держать в своих руках руку Франции».

Но этой-то «руки Франции» как раз и не было. Не случайно Брюнинг, сожалея впоследствии о начавшихся портиться тогда советско-германских отношениях, отметил: