Совершенно замечательная вещь

Энди на всякий случай записывал ролики со скоростью сто двадцать кадров в секунду. Это позволяет воспроизводить видео в замедленном режиме, если нужно. Продолжи он нормальную съемку, вы бы смогли увидеть все, что случилось. Конечно, он этого не сделал, но вот что поймала камера: через полсекунды после того, как он видит бегущего ко мне парня, Энди поднимает камеру над головой, думая не о кинематографе, а о нападении. Сначала в кадре только небо, здания и толпа, но, когда камера падает объективом вниз, вы видите точный момент, который изменил историю. Вот парень бросается ко мне и вонзает нож мне в спину, а в следующую секунду обмякает. Не просто оседает – теряет форму. Вся сила, которая держала тело, испаряется. За мгновение до того, как камера разбивается, его кожа становится на два оттенка темнее. Он сбивает меня с ног, но больше не давит на нож, который слегка покачивается в моей спине. Камера врезается в причудливо искаженное лицо парня, а затем все становится черным.

С камер мобильных телефонов, которые нас окружали, все гораздо понятнее. Парень врезается в меня с ножом в руке. Затем он наваливается на меня, как мешок с жидкостью, а в следующее мгновение Энди разбивает камеру о его лицо. Я никогда не загружала ни один из этих крупных планов на свой канал, но и без них есть много видео. Лицо парня, уже раздутое, искаженное и темное, лопается под ударом камеры Энди, как мыльный пузырь. Черная масса, которая брызгает и вытекает из треснувшей кожи, не похожа на кровь. Я падаю на четвереньки, оболочка соскальзывает с меня на землю. Только у одного владельца фотоаппарата хватило духу снять, как я пытаюсь подняться на руках. Нож просто торчит из спины (он оказался между двух ребер), кровь начинает просачиваться через рубашку, но белый пиджак из шерсти плотный, так что на данный момент кажется просто порванным.

Толпа кричит. Одни люди стоят совершенно неподвижно; другие бегут. Во всех направлениях расползается паника. Чудо, что никто не умер в давке. Я чувствую, как теплый гель скатывается по моей спине, и вот Мартин Беллакур, мой собственный маленький Гаврило Принцип, лежит на земле, очень, очень мертвый. Я оборачиваюсь посмотреть на тело, но в нем едва можно узнать человека. Больше похоже на кучу грязной мокрой одежды.

Я перевожу взгляд с тела на Энди, затем на Карла и обратно на Энди. Я в шоке – ну, не буквально… пока что. Боль есть, и сильная, но я чувствую ее словно со стороны. Энди смотрит на камеру, покрытую темным гелем. Он вздрагивает, внезапно побледнев, и роняет ее на асфальт.

– Ты в порядке?

– Да, думаю, со мной все хорошо. – И затем я добавляю: – Хотя такое ощущение… будто у меня нож в спине. – Я поворачиваюсь, чтобы показать Энди спину, и новая волна боли проносится вверх по моей шее и вниз по спине. Я вздрагиваю, отчего становится еще хуже. Я чувствую, как нож вертится: любое движение левой руки – сущее мучение.

– Боже мой. Эйприл, в тебе чертов нож, – говорит Энди. И клинок, который всего на несколько сантиметров вошел в тело, со стуком падает на землю.

– Кажется, ты ошибаешься! – говорю я, у меня кружится голова, а свежий теплый поток крови начинает литься по спине. – Ой, Энди, это нехорошо. – Мы оба смотрим на нож, он чуть в крови, но по сравнению с причиненным ущербом кажется почти жалким.

Совсем небольшой предмет. Дешевая черная пластиковая ручка, куда складывается лезвие. Если хотите посмотреть, в Интернете есть его фото – в пакете для улик он выглядит еще унылее. Лезвие чуть шире моего пальца. Оказывается, ребра действительно проходят у самой поверхности спины, полагаю, чтобы защитить от такого рода травм.

Энди в ужасе уставился на меня. Его можно понять. Я хотела камеру, я хотела закончить видео, поэтому сказала:

– Камеру взять можешь?

– Нет! Что?! Эйприл, тебя ранили. Тебе нужно сесть. – А потом он закричал: – Эй! Нам нужна помощь!

Мне это не особо понравилось.

– Мы не просто так сюда пришли. Я половину реплики не договорила, – слабо сказала я. У меня кружилась голова, и внезапно каждый сантиметр моей кожи покрылся потом.

– Нет, Эйприл, ложись, ты упадешь в обморок. – Он шел ко мне, вытянув руки, готовый поймать меня.

– НЕТ, ЭНДИ, ДАЙ МНЕ ЧЕРТОВУ КАМЕРУ! – И с этим последним воплем я потеряла сознание.

Я пришла в себя примерно через двадцать секунд, лежа на асфальте в объятиях Энди. Команда новостей добралась до нас быстрее, чем полицейские или медики.

Любой, кто в тот момент смотрел новости седьмого канала или любую другую телевизионную станцию где-либо в течение следующей недели, видел кадры, где Энди сидит на земле, обнимает мое бессознательное тело, сквозь слезы просит о помощи и пытается меня разбудить. Выступившая кровь образовала круглое пятно на пиджаке, и Энди старался его зажать. Это все очень драматично. Телевизионщики, как правило, не показывали, как я прихожу в себя, предпочитая лаконичность кадров, где я нахожусь без сознания и лежу бревном.

Они также не показали ту часть, когда прибыла полиция Нью-Йорка и вербально разорвала всю съемочную группу на клочки.