Читаем Совершеннолетние дети полностью

Дарка и Орыська мстили Костику тем, что за глаза беспощадно критиковали его. Критиковали все: и расхлябанную походку, и длинные, как у аиста, ноги, и широкие, как лопата, ладони, и «лошадиное», с огромными зубами, лицо, и манеру держаться, — одним словом, все, что бросалось им в глаза.

К Пражскому они не испытывали симпатии только потому, что тот был близким другом Костика. Возможно, знай он, как смешно выглядела его неуклюжая, квадратная фигура рядом с долговязым приятелем, он только из одного самолюбия не показывался бы рядом с ним. Но кто мог сказать ему об этом? Так уж повелось, что они с Костиком стали неразлучными. К тому же лицо Пражского было усеяно прыщами. Впрочем, из всей «братии» он вел себя с Даркой и Орыськой наиболее вежливо. Мало того, что называл на «вы», но даже, встречая на улице, здоровался, как со взрослыми. Вообще, если б не прыщи и не его дружба с Костиком. Пражского можно было бы назвать даже милым.

В тот же вечер «братия» (всеми теперь верховодила Ляля) договорилась встретиться на следующий день после обеда в саду возле церкви. Прощаясь с Даркой, Ляля еще раз напомнила ей:

— Не забудьте… и не опаздывайте…

Так, с легкой руки Ляли, Дарка вошла в мир, где кончалось детство.

* * *

— Дарка, к тебе гости. — В голосе мамы предостережение (может, дочка растрепана, может, платье панны гимназистки испачкано) и радость, что она может наконец переложить груз ответственности на плечи той, к кому пришли гости.

Дарка, которая искала в шкафу сетку для бабочек, замерла на месте: за порогом, в дверном проеме, как портрет в раме, стояла девушка в белом. Сверкающая, как солнце. Сверкало все — волосы, платье, глаза, улыбка.

— О, я испугала вас? — говорит сверкающая девушка и протягивает Дарке руку.

— Нет, ни капельки, — чересчур поспешно, чересчур предупредительно, чтобы это было правдой, отвечает Дарка и кладет свою ладонь в холодную, удивительно гибкую ладонь сверкающей девушки. «Ляля! Ляля, сестра Данка, из Вены…» — защебетали мысли Дарки. — Здравствуйте, здравствуйте… Пожалуйста, пожалуйста, садитесь… Я сейчас… я…

И вдруг одна перепуганная неожиданностью Дарка превращается в десять подвижных, трепещущих, как бабочки, Дарок, которые всем роем суетятся, мечутся, смеются, угождают Ляле — сестре Данка из Вены.

Ляля, прекрасная, светлая, как солнце, Ляля берет все, что ей достается, полными горстями, но в благодарность и щедро одаривает всем.

— Я и на эти каникулы не должна была ехать домой. Понимаете, всякий раз во время каникул мы должны ездить по курортам с концертами. Но я сказала себе: на этот раз нет… Нет и нет… К тому же Данко пишет мне, что в селе много девушек… Вы понимаете… Иногда мы должны играть по семь часов в день. Я уж и сама не знаю, люблю музыку или нет… Приехала и говорю Данку: «Ну, показывай мне этих барышень, о которых писал!» А он, фрац айнер[3], говорит, что едва знаком со всеми вами… Он хочет, чтобы я поверила ему… Как будто село — это город, где можно жить годами и не знать других… Но ведь он нарочно так говорит. Знаю, он хочет, чтобы я первая пришла к вам. Вот я так и сделала… Он еще сказал мне, чтобы я начала с вас, а вы уже… вы уже сделаете так, что мы все перезнакомимся. Вы, верно, все уже составили себе планы на эти каникулы… Так какие у вас планы?

Дарка смотрит на Лялю широко раскрытыми глазами. Что эта девушка говорит? Разве в селе можно составлять планы? И вообще — что Ляля понимает под планами?

Между тем Ляля продолжает. К счастью, она забыла, что надо подождать ответа от Дарки.

— Лучше всего будет так: вы наденете на ноги сандалик, и пойдем в село… Прежде всего поможете мне со всеми познакомиться, а как же иначе? Потом пригласим всех: на завтра к нам. Отец сказал, что рад будет уступить нам класс, тот, выходящий окнами на улицу. Там мы могли бы собираться… Что, если устроить нечто вроде каникулярного клуба? А там: уже решим, куда организовать прогулки… ну, и, конечно, на сколько дней… Потом — мы должны дать хоть один концерт. Вы ноете? Разумеется, ведь вы же украинка! А спектакль?.. Ах, если б оперетту, я могла бы на худой конец взять сольные партии… Вечеринки, конечно, обязательно! А каждое воскресенье — спортивные соревнования. Вы знаете, у меня второе место по плаванью…

У Дарки кружится голова от этих планов и смелых замыслов. Дарка думает: как случилось, что Ляля в один миг превратила их спокойное, скучное село в Вену?

Прежде всего Ляля хочет знать, кто еще, кроме тех, с кем она уже знакома, есть в селе. Гм… Кто есть? Кто есть? Много есть, но… Но до сих пор они с Орысей были «мы». Мы — еще маленькие, мы — зеленые, мы (уж откровенность так откровенность, что же тут скрывать) — мелюзга, совсем мелюзга, мы — с куклами, мы смотрим завидущими глазам на все, что творят «они». Так думают о нас они.

Кто «они»? Пожалуйста: сестра Орыськи Софийка и брат Стефко, Дмитро Уляныч, Петро Костик, Пражский. А твой брат, прекрасная Ляля, и его товарищи — эти ворчуны уже не «мы», но еще и не «они».

— А Софийка уже совсем взрослая? — спрашивает сестра Данка.

Язык у Дарки прилип к гортани.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары