Совершенный изьян

Пётр наконец закурил и показал дымящейся сигаретой на узкий пролив света от блеклых, гаснущих фар.

— Там, куда светят?

— Да. Я специально так встал.

Катя шагнула на свет и свела плечи от дунувшего навстречу ветра. По часам только начинался вечер, но темно было, как перед началом шторма.

— Вот здесь! — Пётр ткнул сигаретой в снег. — Где-то здесь. — Дым вился над его пальцами. — Она так лежала, как будто просто…

Пётр кашлянул.

— Но вы ведь проверили..?

— Проверили чего? Ты о чём? Заключение о смерти, конечно! Как бы мы иначе…

— Я же не знаю, как вы!

Катя стояла, ссутулившись, и смотрела себе под ноги, пытаясь разглядеть что-то в грязном снегу.

— Раньше была здесь? — спросил Пётр.

Катя быстро мотнула головой.

— Есть какие-нибудь догадки, чего она вообще могла здесь делать? Окраина города, осень. — Пётр посмотрел на багровый горизонт. — Если, конечно, предположить, что она пришла сюда сама.

Катя поддела ногой комок снега и сердито пнула его в темноту.

— Значит здесь? — снова спросила она. — Там, где я сейчас стою?

— Да. А чего? Ты здесь чего ожидала увидеть? Времени уж сколько прошло. Тут грязь только. Как и везде.

Пётр присел на четвереньки, разгрёб ладонью серый снег. Словно искал пятна крови на асфальте.

— Но ты точно ничего не напутал? — Катя обнимала себя за плечи, её волосы бились на поднявшемся ветру. — Я бы такое без координат не нашла. Я бы…

— Мне это место хорошо в память врезалось. — Пётр распрямился. — Вообще мы, конечно, чудом её увидели. Все эти районы патрулируют редко. Это нам только с Виком так повезло. А говорят, скоро вообще…

— Ладно. — Катя повернулась к Петру. — Тогда пойдём?

— Поехали в смысле? Уже?

— Нет, туда! — Катя показала пальцем в сторону подъезда.

Пётр выплюнул сигарету.

— Пошли, раз такое дело. Чего не сходить-то.

Он сделал шаг вперёд и замер. Фары фургона мигнули, и в лицо ему ударила темнота.

2.12

Пётр по привычке задержал дыхание, но в подъезде почти ничем не пахло — лишь спустя несколько секунд он почувствовал слабый привкус тины, напоминающий о пиве «Хунхеву».

Воняет, как в родной питейной. Пётр усмехнулся.

Дверь он не закрывал, но уличного света хватало лишь на то, чтобы выхватить из темноты неразборчивые каракули на серых, в крапинах грязи, стенах. Толстый провод от висящей над входом лампы тянулся через дверной проём, затем по облупленному кафелю, на котором его удерживали тонкие полоски липкой ленты, и обрывался, свесив к полу скрюченную, с очищенной изоляцией, паклю.

Пётр пару раз шмыгнул носом и покрутил головой, осматривая загаженные внутренности подъезда.

— Вы сюда-то хоть заходили? — спросила Катя.

— Не до того было.

Пётр дёрнул за конец провода. Несколько полосок скотча оторвались, и провод вместе с осколками кафеля слетел на пол.

— Темно тут! — Пётр поморщился. — Хоть глаза выкалывай, — и полез за пингом.

— Хоть глаза что? — Катя уставилась на Петра. — Ох, и словечки у тебя! Темнота — не проблема!

Она закатала рукава пальто, перекрестила руки, и её запястья тут же зажглись ярким синим светом.

— Ох! —качнул головой Пётр. — Вот так светит! Это кожа у тебя такая особенная?

— Да! Это тебе не всякая фигня, которая у каждого второго!

— Красота!

— Смотри! — Катя выставила перед собой перекрещённые руки и повернулась, освещая запястьями ведущую вниз лестницу с затоптанными ступенями. — Я как Джи Лю!

— Как кто?

— Неважно. Нам сюда! — Катя показала сверкающей рукой на спуск в подвал.

— Так ты всё-таки была здесь раньше?

— Нет. Но я догадываюсь, что это за место.

— И чего же это за место? — прищурился Пётр. — Фонарь ведь здесь был не просто так?

— Всегда всё не просто так! Пойдём! — Катя спустилась на одну ступеньку. — Я тебе сейчас объясню.

В подвале воняло так, что у Петра закружилась голова. Он хотел закурить, перебить табаком разъедающий лёгкие смрад, но сердце вновь давало о себе знать, и он не решился. Катя выставила перед собой руки, защищаясь электронным светом от подступающей темноты, и брезгливо поморщила нос.

— Офигеть, какая во… — Она кашлянула. — Даже меня пробирает! Не могли вывести чем-то, а?

Они стояли в небольшом квадратном помещении с густо заросшими грязью оконцами под потолком. Впереди виднелся проход — без двери, как пробитое отверстие в бетоне, — но света от запястий уже не хватало, и оттуда тянуло холодной темнотой. Рядом с проёмом, на почерневшей стене, был вычурно намалёван люминесцентной краской огромный, в человеческий рост, иероглиф.

— А этот — чего? — Пётр зажал рукавом нос. — Обычное граффити или как в «Радуге»? Обои, ты говорила?

— Это не просто обои. Не совсем. Но да…

Катя уставилась на иероглиф и — застыла. Глаза её погасли, как у трупа.

— Дичь какая-то, — пробормотал Пётр. — Тебе обязательно это…

Катя вздрогнула и несколько раз моргнула, словно стряхивая соринки с ресниц.

— Это такой особый портал. Не совсем, как в «Радуге», но похоже. Объяснить очень сложно, когда ты сам не можешь видеть.

— Не могу видеть что?

— Здесь очень светло. — Катя запрокинула голову. — Потолок кажется таким высоким, каким он не бывает, наверное, нигде. Или нет. Ты знаешь, мы как внутри какого-нибудь храма.

— Храма?