Совершенный изьян

На следующей улице асфальт был получше, и Пётр расслабленно откинулся в кресле. Он закурил, рассматривая серые глыбы многоэтажек, которые в сумраке представлялись не жилыми строениями, а странными природными образованиями, вроде кальцевых отложений в пещерах.

Пётр поёжился, когда лучи от фар отразились в уцелевших окнах одного из домов — на секунду ему показалось, что там действительно горит свет.

— Когда уже снимут эти районы с патруля? — Он выбросил в окно сигарету. — Ты же говорил, скоро должны?

— Да бля… Давно пора! Полгода уж говорят, да всё ни наговорятся никак.

— Может, никто не хочет признавать, что здесь больше нет живых.

— А откуда здесь взяться-то, — Вик притормозил — они подъезжали к пропускному пункту, — откуда взяться живым? Тут ни тепла, ни электричества, ни хера уже нет! Пустошь, одним словом. Сраный сортир.

— Молодёжь бродит иногда.

— Молодёжь? Какая к херам молодёжь?

Они проехали через пропускной пункт, но улицы не стали светлее.

— Вроде последнее переехали уже, — Вик повертел головой, — а всё тот же сраный сортир. И ни огонька.

Улица была всё так же черна и пуста.

— А не думал, — продолжал Вик, — чё тут после отключений творится? Не удивлюсь, если в каком-нибудь из этих, — он ткнул пальцем в стекло, прикрыв ногтем развороченный, как от взрыва, подъезд небольшого панельного дома, — братская могила на хер!

— Должны же проверять.

— Будет кто проверять! Нам вот сказали тут по маршруту прокатиться, мы прокатились. А дальше чё? Нам с фонарями тут всё обыскивать? У нас и фонарей-то нет.

Лучи от фар упёрлись в полуразрушенную пятиэтажку.

— Дико это как-то, — покачал головой Пётр.

— В угрозе чё, не было такого? — осклабился Вик. — Всё, блядь, цивильненько, все в галстучках?

— В угрозе много чего другого было. Да и эска тоже раньше мерзляков не собирал. Тупой дорожный патруль. А то, что сейчас — это уж так…

— Как?

Пётр промолчал.

Прорезали сумрак первые работающие фонари. Спустя минуту в окнах некоторых домов показался свет, но Пётр всё равно не мог избавиться от ощущения, что это отблески от фар скользят по редким уцелевшим стёклам.

После промозглой темноты внешних районов газовое освещение обжигало глаза. Пётр поморщился, прикрыл ладонью глаза, и в этот момент Вик резко затормозил. Фургон дёрнулся, корма полетела вперёд, и они чуть не закрутились волчком.

— Какого хера! — крикнул Пётр. — Опять поворот пропустил?

Вик молчал, судорожно вцепившись в руль. Он сидел, приоткрыв рот, и таращился в зеркало заднего вида. Глаза его были тёмными от холода и страха.

— Чего там?

Пётр хотел повернуться, но в этот момент свихнувшийся преднатяжитель ремня сработал, и его прижало к креслу.

— Ещё один! Зомбарь! — Вик повернулся к Петру, часто вздыхая. — Как в прошлый раз, помнишь? Так же идёт, как… как мёртвый! И чё нам теперь?

— Я не вижу!

Пётр попытался отстегнуть ремень, но язычок, как назло, застрял в трещащей от нажима пряжке.

— Он там, — прошептал Вик, — в темноте! Идёт, блядь, прямо на нас! Медленно так. Как труп.

— Чего ты в самом деле! — Пётр наконец освободился. — Плющит тебя, что ли, с перепоя?

Он обернулся и — увидел. Длинная тощая фигура. Висящая, как на манекене, одежда. Резкие неестественные движения.

— Придётся выйти, — сказал Пётр, но продолжал сидеть.

— А ну его на хуй! — крикнул Вик и вдавил педаль газа.

Фургон, завиляв задом, понёсся по ночной улице.

2.19

Пётр стоял, прислонившись спиной к автоматическому киоску, и раздирал трясущимися от холода пальцами целлофановую упаковку пищевого брикета. Фары брошенного на обочине фургона — Вик не отключил питание, как будто боялся, что они заблудятся в темноте — освещали разрисованную бетонную стену напротив. Чёрные страшные иероглифы, которые сплетались друг с другом так естественно и плотно, словно их вывели единым стремительным росчерком, как подпись.

— Вот же суки! — прорычал Вик. — Перегрели опять!

— И на хера мы здесь стоим?

Пётр подул на раскалённый пищевой брикет и осторожно откусил. «Хот-дог» на сей раз был твёрдым и неприятно скрипел на зубах.

— Погодь.

— Чего погодь-то? Пойдём хоть в машине посидим.

— Насидишься ещё! — буркнул Вик и запрокинул голову.

Где-то далеко, над чёрными перевалами заброшенных домов, взметнулись в небо яркие лучи прожекторов, высветили пропитанные чадом облака и стремглав бросились вниз.

— Чего они светят-то? — спросил Пётр. — Зачем?

Вик с жадностью вгрызался в коричневый батончик и смачно жевал, чавкая и облизывая губы.

— Вон!

Он ткнул пальцем в высокое здание со шляпкой, как у гриба, усыпанное мелкими мигающими огоньками. Гриб, поганка, бледной тенью проступал на фоне серого неба и казался миражом или каким иным оптическим эффектом, когда из-за холода и темноты можно увидеть в ночи отражения другого, несуществующего города, где стоят уходящие в облака высотки, и горит круглосуточный свет.

— Чего вон?

— Октябрь же ещё только! — Вик вытер тыльной стороной ладони губы и скомкал пустую целлофановую обвёртку от батончика.

— Так чего? Причём тут…

— Октябрь, блядь! — повторил Вик. — Ты привыкай!