– А вы давно занимаетесь ее разработкой? – спросила я, едва дыша, выдавливая изо рта слова и мысленно повторяя их по-французски, по-немецки, по-китайски, по-испански, по-португальски, давай,
– Думаю… года три. Мы не столько расследуем, сколько координируем. Повторяющийся почерк в разных странах, объявлен красный уровень опасности, я ввязался в эти дела и… напрочь застрял…
– Возможно, на этот раз…
– Нет, – оборвал он меня, тихо, покачиванием головы, пожатием плеч. – Нет, не думаю.
Между нами повисло молчание.
Я несколько секунд наслаждалась им, впитывая его кожей.
– Почему вы стали полицейским? – спросила я наконец.
– А вы? – ответил он вопросом на вопрос, быстро, с улыбкой, с силой отбив мне мяч.
– По-моему, мы делаем мир лучше.
– Неужели? – Он слегка рассмеялся, затем покачал головой, поднял руки, как бы говоря: извините, извините, ну, конечно же.
– К тому же, – добавила я, криво улыбнувшись и опустив голову, – у меня отец был полисменом.
– Вот это больше похоже на правду.
– А вы?
Он медленно вдохнул, потом втянул губы в рот, снова их вытянул вместе с выдохом.
– Я ненавижу наглость.
– И только-то?
– Закон – великий уравнитель. Мы все должны соблюдать закон, действовать в рамках определенных правил. Отвергать это… очень нагло, вы не находите?
– Полагаю, что да, однако я ожидала…
Он приподнял брови, обхватив ладонями пустой бокал.
– …Чего-то еще, – неуверенно предложила я.
Снова молчание, взгляды в разные стороны, словно извиняемся за то, что не сказали. Потом я спросила:
– Вы… считаете, что рано или поздно поймаете воровку, которую разыскиваете?
Он поднял взгляд к потолку, услышав старый вопрос, который до этого задавал себе много раз.
– Не знаю, – наконец ответил он. – Иногда мне кажется, что… нет. Временами мне так кажется. Иногда ловишь себя на мысли, что вполне нормально, если все закончится провалом.
Я было открыла рот, чтобы сказать что-то, что могла произнести Бонни, вроде того, что нет, все нормально, вы просто класс, не надо…
Я замешкалась, слова не шли, а когда они сложились, было уже поздно.
Молчание.
– Извините, – начал он, словно прося прощения за честность, разочарованность в жизни, в работе, в самом себе. – Извините.
– Нет, не надо извинений.
Молчание.
– Когда у вас обратный рейс? – негромко спросила я, глядя в свой бокал.
– Послезавтра. Они хотели, чтобы я тут побыл подольше, проявляя заинтересованность.
– А вы чего хотите?
– Чтобы дело закрылось. Возможно, стоит здесь задержаться. Может, мы что-то и найдем.
– Я слышала о фотографии, ну, женщины в парке…
– Она пришла с анонимного электронного адреса. Добропорядочные граждане не присылают нам фото международных воров, не оставив своих координат.
– Значит, вы считаете…
– Я считаю, что это она, – ответил он просто и ясно. – По-моему, это она послала нам фото. Оно реальное, вне всякого сомнения. Сдается мне, она хочет, чтобы мы ее искали, ведь она от этого тащится.
– Тащится?
– Я ошибся? – спросил он, приподняв брови. – «Тащится»?
Мое разгоряченное лицо. Я не покраснею, я пила красное вино, а оно куда ярче по насыщенности, чем поднимающаяся у меня в капиллярах кровь.
– Вообще-то, это слово означает половое возбуждение от какого-либо действия.
Он поразмыслил пару секунд, сжав губы и сдвинув брови.
– Да, – произнес он наконец. – Да, по-моему, так оно и есть.
Я – мои пальцы, совершенно спокойные и расслабленные.
Я – мои ноги, удобно стоящие на полу.
Я спокойна и невозмутима.
– То, что вы описываете… звучит, как патология.
– Да, – снова задумчиво произнес он. – Я бы с этим вполне согласился.
– Вы… испытываете к ней сочувствие?
– Сочувствие?
– Ну, если она… именно такая, как вы думаете… вам ее жаль?
– Нет. Конечно же, нет. Она нарушает закон. – Он снова замялся, склонив голову набок, размышляя, стоит ли продолжать.
Я спокойна и невозмутима.
Я спокойна и невозмутима.
И тут спокойствие и невозмутимость покидают меня. У меня лицо горит: что это? Возбуждение, ужас, счастье, страх, вина, гордость, голова кругом от того, что с кем-то общаюсь после столь долгого одиночества. Да и с кем общаюсь – с человеком, который все обо мне знает, который знает меня, потрясение от этого, восторг и…
Его лицо вдруг охватывает неожиданная озабоченность. Я – спокойна и невозмутима. Спокойна и невозмутима. Он бормочет:
– Извините меня, вы… я что-то не то сказал? Я не очень-то хорошо описываю свою работу, она, конечно же…
– Нет, – обрываю я его резче, чем хотелось бы. Затем тихо, с улыбкой, я – моя улыбка, я – моя дурацкая улыбка: – Нет, вы ничего такого не говорили. Простите. У меня выдался нелегкий день. Давайте… поговорим о чем-нибудь еще.
Мы, я и он, проговорили еще полтора часа.
Затем он сказал:
– Я должен…
Конечно, ответила я, вскакивая на ноги. Вы очень…
Было очень приятно…
…Удачи вам в…
…Конечно, и вам тоже.
Возможно, одно мгновение.
Но нет: он посмотрел на меня – и увидел молодую женщину, ждущую от него идей, вдохновения, должного примера. Он покажет достойный пример.
Лука Эвард всегда был достойным человеком.
Спокойной ночи, инспектор Эвард.
Спокойной ночи. Возможно, мы встретимся вновь.
Глава 33