Совершенство техники

Чем отличается учение о несвободе воли в теологических и философских теориях предопределения от механической каузальности, которой придерживаются ученые и техники нашего времени? Здесь и там отрицается liberum arbitrium.{40} Ее действительно не существует, потому что, признавая свободу человеческой воли, приходится принимать утверждение о недетерминированности детерминированности, а это в свою очередь влечет за собой необходимость признать, что тот или иной выбор безразличен (indifferentia aequilibrii{41}), то есть равновесие побуждений, вследствие чего становится необъяснимым, каким образом вообще могло состояться принятие решения. Полная indifferentia aequilibrii означала бы такую остановку воли, при которой прекращается принятие решений, поскольку чаши весов, на которых оно должно взвешиваться, находятся в состоянии равновесия — того равновесия, в котором пребывает Буриданов осел, погибающий от голода между двумя лужайками. На самом деле Буриданов осел — всего лишь фантом. Лейбниц замечает, что две половины мира, которые мы получим, проведя разделительную вертикаль, рассекающую осла, так же непохожи одна на другую, как одна половина осла на другую; таким образом, он демонстрирует, что indefferentia aequilibrii невозможна, поскольку aequilibrium{42} не существует. Но если воля несвободна, то ее детерминированность не тождественна слепой необходимости, поскольку в царстве слепой необходимости ни свободная, ни несвободная воля вообще не требуется как таковая, в нем достаточно механического принуждения. Воля не свободна, но необходимость, которая заставляет ее вступать в действие, имеет обусловленный характер, она предполагает наличие воли, воля требуется для ее осуществления, без воли она не могла бы реализоваться. Теория несвободы воли не тождественна теории, которая сводит все сущее к механическим функциям, провозглашая каузальную функцию неким Deux ex machina. Если представить себе зримый образ этого бога, то он оказался бы просто Функционером и Техником, Конструктором и Инспектором машин. Его мир имел бы вид фабрики, а ее автоматическая работа была бы направлена на то, чтобы превратить человека в один из своих автоматов. Ведь именно в этом заключается цель, которую преследует превращение теории о несвободе воли в учение о механических функциях, в число которых включается и человеческая воля. Принцип добровольного рабства (servum arbitrium{43}) превратился бы тогда в безвольное функционирование.

Quidquid fit necessario fit.{44} Мы делаем все не по свободной воле, однако и не по принуждению, иначе воля человека не была бы для него, как говорится в народной пословице, дороже рая небесного. Поступать так или иначе нас ничто не понуждает вопреки нашей воле, словно арестантов, которые как невольники должны подчиняться насилию, даже когда их воля этому противится; их волю гнут и ломают, пока они все же не подчинятся, порабощенные чужой волей. В волевом выборе всегда присутствует нравственное решение совести в прямом смысле этого слова: мы делаем что-то, потому что так позволяет наша совесть, а не по велению слепой необходимости. Хотя наша воля не свободна, мы вольны в своих делах и поступках, волевое решение принимается нами в сознании нашей свободы, по свободному выбору. И это сознание свободы — правомерное чувство, оно пробивается в нас потому, что выбор требует волевого усилия, без которого решение не может быть принято. Осознание свободы выбора у бездеятельного и слабовольного человека может быть слабее, чем у энергичного и волевого, однако, хотя и слабое, оно всегда присутствует. Оно так отчетливо выражено, что вводит в заблуждение наивный рассудок, который начинает верить в liberum arbitrium.

Поскольку наша воля детерминирована, то детерминирована и наша свобода. Поэтому говоря о свободе, мы должны отдавать себе ясный отчет в том, что она собой представляет. Мы не можем выбирать ни время, ни место своего рождения, ни родителей или семью. Подобно тому как не мы создаем свое тело и органы, а их развитие предопределяется преформацией{45} и преординацией,{46} на которую мы не можем повлиять, так наше отношение ко всем явлениям и каждая наша мысль заранее предопределены. А так как все уже предрешено, то, очевидно, в самой предрешенности и кроется наша свобода. Задатки свободы изначально заложены в природе человека, хотя у различных людей они различны. Подобно тому как в природе существуют орлы и жаворонки, львы и зайцы, так человек может быть отмечен печатью величия или низости. Каждый отличается своим неотъемлемым характером (character indelebilis{47}), которому соразмерна степень его свободы. На таких чертах, как благородство, отвага, подозрительность, нерешительность или трусливость мышления, на жизненном поведении, которое у одного отмечено высокими духовными стремлениями и сильным волевым началом, а у другого пассивным прозябанием и бездуховным существованием, — на всем этом лежит печать доступной ему свободы.