Совесть

Шукуров весь подался вперед.

— Вот что!

— Сейчас, наверно, это покажется просто неправдоподобным. Но попробуйте перелистать газеты предвоенных лет. Многое поймете. В одной из них и про меня есть. Собственными глазами можете прочитать.

— У вас сохранилась эта статья?

— Нет! — голос домлы неожиданно зазвучал сурово и гордо. — У меня нет привычки хранить всякие кляузы!

Атакузы, знавший, в кого метит домла, заерзал на стуле.

Шукуров, почему-то бледнея, тихо спросил:

— И сейчас еще живы эти самые… «преданные»?

— Живы… — Едкая улыбка искривила губы старика. — Вот он знает одного…

Шукуров быстро взглянул на Атакузы. Тот опустил глаза.

— Ну к чему сейчас об этом? Говорят же: прошлым делам — забвение.

— А ты что думаешь, я собираюсь ворошить это прошлое? Товарищ Шукуров спросил, я и ответил. И только. — Домла, насупив редкие седые брови, метнул взгляд на притихшую старушку: — Иди неси обед! — И к Шукурову: — Раз вы интересуетесь книгами, пожалуй, могу дать вам одну. Хотелось бы, чтобы вы, как партийный работник, прочитали. Книга о проблеме химизации. Острейшая проблема дня.

— Совершенно верно, это всех сейчас волнует, — оживился Шукуров.

— Всех, говорите? Вот мой племянник — председатель знаменитого колхоза, а как он смотрит на эти вещи, не знаю…

Дядя больно задел Атакузы. Может, потому особенно больно, что заявил это при новом секретаре.

— Эта проблема в тысячу раз сложнее, чем вы себе здесь представляете! — попытался отбиться раис и, заметив испытующий взгляд Шукурова, невольно отвел глаза.

— А кто сказал, что эта проблема простая? Потому все и хлопочут, что она сложная! — старик дрожащими пальцами разгладил скатерть и встал. — Так посмотрим книгу, товарищ Шукуров?

— Да, да! — заторопился тот. — Кстати, я видел вашу карту переброски сибирских рек и кое-что хотел спросить…

В усталых глазах старика, оплетенных мельчайшей паутиной морщинок, заиграли насмешливые огоньки.

— Карта эта не моя. Вот вопросительные знаки — мои!

Домла и Шукуров, предупредительно уступая друг другу дорогу, пошли в дом.

Атакузы не тронулся с места, сидел у дастархана, покручивая в руке пиалу с остывшим чаем. Он был недоволен собой. И что сегодня с ним случилось? Что ни скажет — все невпопад. Хочет навести брови, а выбит глаз. И старик тоже хорош! Иронизирует, язвит. А ведь впереди такой серьезный разговор! Прежде всего надо переговорить с дядей о завтрашней защите. Тоже ведь задача! Научный руководитель Хайдара как раз и есть тот самый, как выразился дядя, «преданный». Верно, Вахид Мирабидов когда-то обвинял, «разоблачал» дядю. Но ведь сколько времени утекло. Интересно, как старик смотрит на эту историю? Не выкинул бы завтра чего-нибудь. Если этот разговор пройдет спокойно, Атакузы закинет удочку и насчет предстоящей свадьбы. А если нет?..

Из летней кухни вышла Гульсара-ая:

— Все готово. Подавать на стол?

— Подождем, пусть они выйдут. Присядьте, отдохните…

Гульсара-ая бесшумно подошла к столу и, сложив ладошки на дастархане, подняла кротко-грустные глаза на Атакузы:

— На защиту Хайдарджана приехал?

— А кто сказал про защиту? Тахира?

— Хайдарджан сам приходил…

Атакузы облегченно вздохнул.

— А дядя что?

Тетушка Гульсара опустила глаза, под зеленым шелковым платьем чуть заметно приподнялась и опала ее грудь.

— Что дядя?.. Вы же знаете характер своего дяди, Кузыджан!

«И когда только наступит конец этой дурацкой стариковской вражде? — помрачнел Атакузы. — Не пострадал бы Хайдарджан из-за их распри».

Да, Атакузы хорошо знает характер дяди. Там, где старик считал себя правым, никого никогда не щадил.

С той самой поры, как Хайдар стал учеником Мирабидова, домла Нормурад заметно охладел к нему, да и сам Хайдар редко теперь заглядывает в этот дом. Эта холодность — больное место Атакузы. А все потому, что любит он старика, несмотря на все его странности и чудачества, на всю резкость характера. Да и дядя — Атакузы это знал наверняка — тоже любит своего внучатого племянника. Любить-то он любит…

Атакузы поморщился и разом осушил пиалу остывшего чая.

— Не понимаю дядю! Неужели он из-за этого… Мирабидова подведет Хайдара?

Пиала в сухих пальцах старушки мелко задрожала.

— И я вашему дядюшке то же самое твержу. Но вы же знаете…

— Знаю! — Атакузы до боли стиснул зубы. — Вот и думаю все — как быть.

Голова Гульсары-ая низко склонилась.

— Кузыджан, что я могу поделать. Устала повторять вашему дядюшке: и в радости, и в лихие дни он один у нас — Кузыджан, только он, говорю, и заботится о нас! И его хотите вы обидеть. Останемся на старости лет одни, всеми покинутые… — Плечи старушки затряслись, она тихо заплакала.

Атакузы растерялся.

— Видит аллах, я не в обиде на вас, дорогая тетушка, но что остается делать мне? Ведь говорят же: недруг, отзывчивый на доброту, лучше того, кто в тебя по дружбе плюет.

Атакузы придвинулся к Гульсаре-ая, обнял ее худые, как у мальчика, плечи. Сказать или не сказать о свадьбе?