Совесть

Тогда еще не было нового поселка. Сбоку от их двора шла узкая, пыльная улица. Она тянулась вдоль русла реки, бесшумно летевшей к мельнице. Латофат не приметила, в какую сторону побежала мать. Не думая, кинулась вслед за тяжелыми речными струями.

Сердце не обмануло. Разбив в кровь ноги, Латофат добежала до мельничного колеса и там увидела мать. Фазилат привязывала большой камень к веревке, петлею накинутой на шею. Истошным, пронзительным криком перекрывая однообразный мельничный шум, с разбега бросилась наземь, обняла ноги матери.

— Простите, мама! Простите!

Мать и дочь до полуночи просидели в обнимку около запруды и все говорили, говорили под равномерное хлюпанье воды, бегущей по мельничному желобу. В ту ночь мать открыла ей все. Оказалось, этот высокий белолицый холодный красавец, ее отец, достигший теперь больших чинов, ради своих нечистых минутных желаний пошел на обман, на преступление. Здесь, на берегу черного омута, поняла Латофат, что так точит ее исстрадавшуюся мать, какие муки терпит она, в чем себя винит. И поняла, почему ее мать, женщина, которой не было тогда и сорока, так рано поседела. А Хайдар говорит: «Как-никак, а он все-таки твой отец». Придет время, Латофат, может, и расскажет обо всем Хайдару, но не теперь, потом. Одно лишь знает она твердо: что бы там ни сочиняли про мать, она не виновата. Латофат известно теперь все, и потому не хочет она знаться с отцом, даже имени его не хотела бы слышать. Она и с братом Кадырджаном долго не разговаривала. Брат сразу же, как приехал в Ташкент, поспешил отыскать отца и так успел сблизиться с ним — водой не разольешь. Откуда только взялись у Джамала Бурибаева отцовские чувства? Что-то не было у него интереса к детям, пока бегали маленькими. А теперь, как увидел взрослого сына, вдруг стал проявлять заботу. Помог Кадырджану поступить в институт, поддерживал все годы учебы, а только лишь сын окончил институт, сразу устроил работать в Ташкенте под своим крылом. Неожиданная близость Кадырджана с отцом и с мачехой добавила матери немало тайных мук. Латофат видела это.

Не раз Джамал Бурибаев пытался приголубить и Латофат, стал было присылать на каждый праздник дорогие подарки — то через Кадырджана, то через кого-нибудь из знакомых. Предлагал и деньги. Настойчиво зазывал к себе в дом. Латофат все отвергала. Даже в годы ученья не брала от него ни денег, ни подарков. А ведь так хотелось хорошо одеваться.

И в дом к нему пришла лишь однажды, да и то поневоле: сказали, будто отец сильно болен, зовет ее.

Джамал Бурибаев жил на окраине города. Занимал красивый двухэтажный коттедж из красного кирпича, построенный после землетрясения. Открыла дверь мачеха, молодая, надменная. Цветастый шелковый халат до пят, на ногах золоченые кавуши — шлепанцы. Эта ухоженная, уверенная в себе женщина встретила Латофат сдержанно, молча провела к отцу.

В просторной комнате с окнами, выходящими на речку, чего только не было: и бухарские ковры, и старинного узора напольные керамические вазы. На книжных, блестящих лаком полках — уродцы-идолы, вывезенные из-за моря, разные диковинки. Они стояли так плотно, что книг почти и не видно было. Низкие кресла в современном стиле, а рядом потемневшее от времени резное бюро со множеством выдвижных ящичков и полочек… Джамал Бурибаев лежал на диване, обложенный большими пуховыми подушками в пестрых ситцевых наволочках — тоже дань моде. Трудно было понять, обрадовался он приходу дочери или остался равнодушным. Странная вещь поразила Латофат тогда в поведении отца. Стоило мачехе выйти из комнаты, он тут же менялся — виновато улыбался, начинал расспрашивать о житье-бытье и все повторял: «Доченька, дочка моя». Угощал чаем, фруктами. Но вот появлялась жена— улыбка вмиг исчезала и на лице застывало холодно-непроницаемое выражение.

Латофат пробыла у них недолго. Кое-как выпила пиалу чая и простилась с отцом. Так, в этот визит, открылось ей еще одно в Джамале Бурибаеве — то, о чем она давно уже слышала. Его, Джамала Бурибаева, крепко держит в руках жена — ведь поднялся на высокие посты он только ее стараниями, благодаря ее могущественным родственникам!

Больше нога Латофат не переступала порог этого дома. Сколько раз упрашивали и брат и отец — не пошла. Брат хочет ходить, пусть ходит. У него есть свой расчет. Но Хайдар… Как понять Хайдара? Что ему Джамал Бурибаев? А туда же: «Твой отец!» Ведь он-то не нуждается ни в чьем покровительстве. Под крылышком у своего отца. Никого за человека не считает, даже ее. А собирается соединить с нею судьбу! Как он отзывается о людях, хотя бы о том же преподавателе Абидове? Вечно кривится, стоит лишь заговорить о нем. Не словами, так видом дает понять: «У тебя есть такой джигит, а интересуешься какой-то букашкой!» Между тем у Хайдара нет никаких оснований ревновать ее. Абидов для нее только ученый и еще — настоящий человек.