Совесть

Вначале приезжал каждый день, большей частью за полночь. Входил, скрипя сапогами, охлопывал камчой полушубок, стряхивая снег, нетерпеливо дергал задвижку.

Была в нем жестокая черта: он совершенно не терпел слез. Его раздражал печальный вид Фазилат. Громко, по-хозяйски стуча сапогами, играя плетью, заходил в дом, и не дай бог — она не встретит его с улыбкой, а еще хуже — обронит слезу. Мгновенно выходил из себя, бледнел, командовал:

— Кончай траур, ханум! Сейчас, может быть, в эту самую минуту, тысячи джигитов гибнут на войне. Тысячи молодых женщин остаются вдовами. А мы с тобой целы и невредимы, живем в тепле и уюте. Надо благодарить судьбу, ханум. Каждый день — на вес золота! Дорожить этим золотом надо. А ну, подавай на стол. Своею нежной ручкой налей-ка вина в пиалу. Улыбнись! Вот так, ханум.

Фазилат все больше молчала, подчинялась без ропота. Она боялась Бурибаева. Он был для нее действительно бури — волк. Не только что ронять при нем слезы — обиду высказать не смела, когда по неделям не приходил. Порой ей представлялось — все это мрачный, нескончаемый сон, блуждает она во мгле и не может найти просвета…

Наступил январь сорок третьего. Кишлак утонул в глубоком снегу, дома стали как бы ниже, улицы уже. На весь колхоз лишь в одном месте — в правлении — было радио, да и там громкоговоритель оживал раз в сутки, и то на час. Газеты приходили раз в неделю. Но стоило хоть двоим встретиться, разговор сразу заходил о фронте. У всех на устах было одно слово: Сталинград!..

Фазилат сидела в холодной конторе, стучала озябшими пальцами на счетах. За окном промелькнула стайка мальчишек. Дверь шумно хлопнула, и ребята ватагой ввалились в комнату. Впереди — Атакузы. В руках— газета «Кзыл Узбекистан», в глазах — восторг. Но когда Фазилат встретилась с ним взглядом, она увидела в глазах его отчаянный мальчишеский гнев.

— Вот! — Атакузы покрутил газетой над головой. — Джаббар-ака жив! Джаббар-ака — Герой Советского Союза! Посмотрите сюда — весь Ташкент встречал его! Девушки красивее, чем вы, в сто раз и лучше в сто раз встретили его с цветами!

Атакузы бросил газету на стол перед Фазилат и, боднув головой стоявших в дверях друзей, выскочил на улицу. Фазилат не могла двинуться. Она не отрывала глаз от газеты.

Атакузы говорил правду. В газете она увидела снимок: толпа девушек с цветами встречала выходящего из вагона Джаббара, а над снимком — крупные буквы: «Узбекский народ приветствует своего сына-героя!..»

Вечером в сумерках явился Бурибаев — слегка во хмелю. Походка нетвердая, беспокойные глаза так и бегали.

Фазилат проплакала весь день и теперь лежала на кровати без сил, неподвижно уставившись в потолок. Джамал Бурибаев ворвался с вихрем холода, спросил, еще не сняв полушубка:

— Выходит, уже слышала, ханум?

Вместо ответа она прижала платок к глазам. Наполнив комнату снежной пылью, Бурибаев скинул с себя полушубок, швырнул на него бобровую ушанку, изо всей силы топнул:

— Хватит реветь! Не затевай траура, пока я жив! Плачь после моей смерти. А теперь поговорим о похоронке…

— Похоронка? Вы же сами забрали ее у меня…

— А ты слушай! — Бурибаев заложил руки за спину, прошелся по комнате. — Таких случаев, когда приходит похоронка, а потом человек оказывается в живых, — сколько угодно. Ничего не поделаешь — война! Этот герой, говорят, приехал в отпуск. Если заявится сюда, запомни: ты не знаешь меня, а я тебя! Только до его отъезда, а потом будет порядок. Если же что узнал и пристанет с расспросами, отвечай: вышла за меня по любви! Полюбила, ясно? А насчет похоронки — не помнишь, куда сунула. Может, даже сожгла. Ты поняла меня?

Фазилат с горя онемела. Прижавшись к стене в углу постели, она смотрела на него расширенными огромными глазами. При его последних словах не выдержала — зарыдала.

Бурибаев молча стоял над ней. Сквозь слезы Фазилат видела плотно сжатые кулаки и странно прыгающую ногу в блестящем сапоге. Трус! В эту минуту она не боялась Бурибаева. Хотела, ждала — пусть бы повалил ее, начал бить. Пусть душит, растопчет вот этими начищенными хромовыми сапогами. Но Бурибаев вдруг разжал кулаки, прогнал гнев с лица. Он не кричал, не командовал, как обычно. Нагнулся, поправил ее рассыпавшиеся волосы, осторожно погладил их. Фазилат вздрогнула и невольно, будто ее коснулась змея, отодвинулась в сторону. Он и тут не вышел из себя. Тихо сказал:

— Не бойся, дорогая! Все это ненадолго. Приходится поступать так, пока этот человек не уедет обратно. А потом… потом все встанет на свое место. Я официально оформлю наш брак. Заберу тебя в город. Ты же знаешь, я не могу без тебя. Одна только просьба: не забудь того, что я сказал, — ты ко мне пришла по любви. И все. Иначе нам будет плохо. Особенно тебе. Я-то мужчина, как-нибудь выкручусь, но ты — о себе подумай. Нам надо действовать с умом. — Бурибаев робко, нерешительно погладил плечи Фазилат, надел полушубок и вышел.