Совесть

— Ваш слуга скитался по горам. Он охотился за газелью для своего благодетеля… И сегодня я принес ее голову вам! Вкусите, и вы избавитесь от всех своих недугов, почувствуете себя, как в раю!

И с этими словами оборотился к дверям, кивнул. Двери распахнулись, вошел какой-то незнакомый воин, неся на вытянутых руках большое золотое блюдо, сверху накрытое белой скатертью.

Эмир Джандар взял это блюдо из рук воина, протянул шах-заде.

— Вкусите, и вы избавитесь от всех своих недугов! Шах-заде приподнял скатерть и… закричал в ужасе: собственная его голова, окровавленная, с ощерившейся, навеки замершей улыбкой, смотрела на него… Шах-заде выбил блюдо из рук эмира, и голова покатилась по полу, оставляя за собою кровавый след.

Истошным воплем прервался сон Абдул-Латифа.

Из соседней комнаты, где музыканты настраивали чанги и сетары, прибежали на крик сарайбон и еще один слуга.

Они увидели шах-заде, обнявшего левой рукой колонну айвана, а правой сжимавшего рукоять обнаженной сабли. Шах-заде раскачивался, как пьяный, грозя вывалиться через перила. Глаза его дико блуждали. Сарайбон и слуга так и застыли у входа на айван.

— Что… что случилось, повелитель?

Голос дворецкого словно отрезвил шах-заде. «Сон… Это был сон»; — наконец понял он и сразу как-то обмяк, оторвался от колонны и, сделав шаг навстречу слугам, закрыл глаза. И тотчас зловещее видение вновь предстало взору — ощерившаяся голова на золотом блюде опять уставилась на него, — и шах-заде в ярости почти полного безумия замахал саблей, наступая на прибежавших. Сарайбон и прислужник, пятясь, отступили внутрь комнаты. Шах-заде вошел туда следом, все еще бессмысленно размахивая саблей. Музыканты и певцы, что стояли у противоположных дверей, кинулись наутек, вниз, на первый этаж; девушки-рабыни замерли в ужасе, и лишь одна, совсем молоденькая, жавшаяся к своим товаркам, закричала в голос, кинулась было бежать, запуталась в шелковой занавеси и закричала еще громче.

Этот крик привел шах-заде в себя.

Он сделал шаг назад к выходу на айван. Опустил саблю.

— Вон, вон отсюда! — гаркнул он. — Все убирайтесь! Вон из дворца!

Полуобнаженные невольницы вспугнутыми ланями выскочили из комнаты, их туфельки стремительно простучали по мраморной лестнице.

Шах-заде отвел глаза. «И там голые, и здесь голые. Сон ли это был? Кончился он или нет?.. Прости, прости своего бедного, несчастного раба, всевышний!»

Он остался один. Вложил саблю в ножны. Оглядел еще раз опустевшую комнату.

«Благодарение создателю, то был сон! Сон!.. Эта окровавленная голова… как она покатилась по полу!.. О аллах, какие же еще беды уготовила мне судьба?.. Судьба?»

Это слово напомнило ему о гороскопе.

«А. где этот Али Кушчи? Мы же уговорились продолжить наш разговор».

Шах-заде хлопнул в ладоши. В дверях возникла фигура сарайбона.

— Гонца в Кок-сарай!.. Немедленно… Пусть доставят сюда мавляну Али Кушчи!

Сарайбон осмелился войти в комнату.

— Повелитель, но сейчас уже за полночь, ворота в городе наверняка заперты.

Шах-заде нетерпеливо завертел головой.

— Какое мне дело?! Дай гонцу мою грамоту, скрепи ее печатью… Или мчись сам! Хоть из-под земли достань! Мавляна должен быть тут. Все! Выполняй!

Больше всего Абдул-Латифу хотелось сейчас лечь на курпачу, закрыться одеялом по макушку, постараться забыться сном. Но сна он и боялся, знал, что лишь закроет глаза, и опять будет щериться отрубленная его голова.

Шах-заде осушил еще одну — уж какую за ночь? — чашу с вином. Все думал опьянеть. Но на сей раз мусаллас не помогал.

Медленно тянулось время.

Абдул-Латиф непроизвольно ловил каждый шорох, каждый легкий звук внизу и на лестнице, ведущей сюда. Вот-вот, казалось ему, войдет Султан Джандар с блюдом-подносом, накрытым скатертью!

Блуждая взглядом по стенам комнаты, он увидел книги, стоявшие в небольшой нише как раз над дверью, что выводила на айван. К ним, видно, давно никто не притрагивался: куполовидная ниша запылилась, цвет зеленых, красных, желтых переплетов померк.

Щах-заде взял толстую книгу в зеленоватом переплете. Золотое тиснение извещало, что у него в руках книга великого Низами Гянджеви.

В молодости, обучаясь в медресе, Абдул-Латиф любил читать звучные, как музыка, стихи Низами, его мудрые дастаны и рассуждения. Мудрость приносит успокоение душе, подумалось и теперь, и не без поспешности раскрыл он книгу наугад, жаждая прочесть что-то такое, что сняло бы тяжесть с сердца. Пробежал первые строки, попавшие на глаза, и… покачнулся. Будто тяжелой булавой ударили по шлему: все загудело вокруг, закружилось, померкло. Том выпал из рук. Желая удержать его, Абдул-Латиф непроизвольно вырвал несколько страниц, и они рассыпались по ковру, а сама книга покатилась… Опять покатилась! И из зеленой стала вдруг красной, окровавленной… Он с силой сомкнул веки, боясь разомкнуть их, увидеть голову на полу… Но что там голова! Таинственные строки, прочитанные им, золотые буковки не исчезали из памяти, все стояли, извиваясь, перед глазами.