Совесть

Тетушка Гульсара опустила глаза, под зеленым шелковым платьем чуть заметно приподнялась и опала ее грудь.

— Что дядя?.. Вы же знаете характер своего дяди, Кузыджан!

«И когда только наступит конец этой дурацкой стариковской вражде? — помрачнел Атакузы. — Не пострадал бы Хайдарджан из-за их распри».

Да, Атакузы хорошо знает характер дяди. Там, где старик считал себя правым, никого никогда не щадил.

С той самой поры, как Хайдар стал учеником Мирабидова, домла Нормурад заметно охладел к нему, да и сам Хайдар редко теперь заглядывает в этот дом. Эта холодность — больное место Атакузы. А все потому, что любит он старика, несмотря на все его странности и чудачества, на всю резкость характера. Да и дядя — Атакузы это знал наверняка — тоже любит своего внучатого племянника. Любить-то он любит…

Атакузы поморщился- и разом осушил пиалу остывшего чая.

— Не понимаю дядю! Неужели он из-за этого… Мирабидова подведет Хайдара?

Пиала в сухих пальцах старушки мелко задрожала.

— И я вашему дядюшке то же самое твержу. Но вы же знаете…

— Знаю! — Атакузы до боли стиснул зубы. — Вот и думаю все — как быть.

Голова Гульсары-ая низко склонилась.

— Кузыджан, что я могу поделать. Устала повторять вашему дядюшке: и в радости, и в лихие дни он один у нас — Кузыджан, только он, говорю, и заботится о нас! И его хотите вы обидеть. Останемся на старости лет одни, всеми покинутые… — Плечи старушки затряслись, она тихо заплакала.

Атакузы растерялся.

— Видит аллах, я не в обиде на вас, дорогая тетушка, но что остается делать мне? Ведь говорят же: недруг, отзывчивый на доброту, лучше того, кто в тебя по дружбе плюет.

Атакузы придвинулся к Гульсаре-ая, обнял ее худые, как у мальчика, плечи. Сказать или не сказать о свадьбе?

Обычно трудные вопросы он предварительно «согласовывал» с теткой и лишь после того, как она подготавливала старика, говорил с ним. Но как заикнуться о сватовстве? Чтобы ненавистные старикам Фазилат-хон и Бурибаев вдруг стали им родней! Тут не только перед дядей — и перед старушкой не посмеешь открыть рта.

— У меня нет секретов от вас, тетушка, — начал Атакузы.

— Знаю, милый.

— Вы уже слышали?

— Разве в наше время что-нибудь укроется, Кузыджан?

— И что же дядя, как он?

— А что он? Чего, скрывать? Расшевелили давнее… — Взгляд женщины засветился печалью. — Ах, пусть остается с нами наша боль. Не вернется же наш Джаббарджан оттого, что не состоится свадьба. Пусть идет все, как идет… Да ниспошлет аллах счастье молодым!

И такая боль, такая горечь слышалась в ее словах, что Атакузы не рад был, что начал этот разговор. Удивительное дело: в то время как в каждом слове, в тихом, срывающемся голосе прорывался — стон ее души, мягкий взгляд проливал на Атакузы поток любви. И только теперь, в эти минуты, почувствовал он по-настоящему, каким непомерным грузом лягут на стариков эти будущие двойные узы родства.

— Что же делать? Молодежь, — попытался было оправдаться, но слова застряли у него в горле. И в это время в дверях показались дядя и Шукуров.

3

В руках Шукуров нес целую кипу книг. Оба — и он и домла — стали еще любезнее и предупредительнее друг с другом. Должно быть, в библиотеке постояли минуту-другую над картой, поговорили и о переброске сибирских рек — усаживаясь за стол, старик метал теперь стрелы в тех, с позволения сказать, ученых, как он выразился, которые в угоду моде ухватились за эту проблему и, не помышляя о глубоком, всестороннем изучении, вдруг сделались ее ярыми пропагандистами. Затем вернулись к книге, за которой пошли в библиотеку, заговорили о вреде ядохимикатов в хлопководстве, о расширении площадей под садами, о том, как важно сохранить в чистоте родники и реки. Нормурад Шамурадов называл новые книги о биологической борьбе с вредителями, объяснял, убеждал — говорил громко, возбужденно. Шукуров не отрывал от него влюбленных глаз и на все согласно кивал головой.

«Хочет понравиться, — не без раздражения подумал Атакузы. — Оно легко здесь, за столом, разливаться соловьем в защиту природы, слушать песни о биологических способах! А не сегодня завтра, как подопрет беда, нагрянет совка, не задумаешься — сам прикажешь: «Сыпьте, сыпьте ядохимикаты!» Прикажешь ты, а виноваты будем опять-таки мы!»

В воздухе сладко и остро запахло жареным мясом, приправленным луком, перцем и пряностями, — Гульсара-ая несла на поднятых руках целое блюдо жареной баранины. Разговор оборвался.

После угощения Шукуров стал прощаться. Домла не задерживал его. Забыв о своем почтенном возрасте и учености, пошел вместе с Атакузы проводить гостя до ворот. Всегда он так: покажется старику, что ты с ним подозрительно любезен, — тут же осадит, не пожалеет. А сам — если кто понравится — пластом готов стелиться.

Шли обратно через двор. Атакузы с тревогой думал о предстоящем разговоре.

Как только уселись за стол, дядя повел свою речь: усмехнулся краешком губ и сказал не без подковырки:

— Опять приволок целую гору винограда и овощей? Собираешься умаслить кого-нибудь?

Называется, дал передышку!

— А что делать? Не подмажешь — не поедешь!

— Это кто же так говорит?