Совесть

Психологически точно прослеживает романист процесс крушения честолюбивых замыслов молодого правителя. Лишь на мгновение ощутил Абдул-Латиф вкус торжества. Лишь в тот момент, когда, услышав о казни Улугбека, «в радостном изнеможении упал в золотое кресло прадеда своего, эмира Тимура». А дальше? Дальше лихорадочные попытки избавиться от клейма отцеубийцы, замести следы, уничтожить свидетелей трагедии, каждого, кто мог знать о ней. Так камень, сорвавшийся со склона, вызывает неудержимую, лавину: убийство палача Саида Аббаса, расправа над братом Абдул-Азизом, заключение в тюрьму конкурентов-родичей. Однако и эти кровавые акции не приносили успокоения. Напротив, разжигали маниакальную подозрительность, ревность к соперникам, потребность заглушить страх пьяными оргиями. Отсюда затворничество во дворце, добровольная самоизоляция, одиночество.

Терзания Абдул-Латифа далеки от мук совести. Они рождены не раскаянием, а угрозой расплаты. Герой романа пренебрег всем ради власти. Но именно эта власть и ускользала теперь из рук. Возведенный на трон черными улемами, сын Улугбека и стал их пленником, послушным орудием их воли.

Это превращение деспота в марионетку, гонителя в гонимого, охваченного паникой безумца написано романистом с беспощадной психологической достоверностью. Его Абдул-Латиф словно задыхается в порочном круге лжи и преступлений. Он уже мертв духовно. И мятеж, поднятый эмиром Джандаром, лишь покончил с затянувшейся агонией.

Произведение А. Якубова сцементировано изнутри то открытым, то заочным спором учеников Улугбека Али Кушчи и Мухиддина — спором их взглядов, поступков, чувств. При этом единство фона делает более рельефным несходство характеров. Сталкиваясь с одинаковыми угрозами, испытаниями и соблазнами, персонажи избирают противоположные линии поведения.

Заточенный в зиндан Мухиддин кается, заискивает, оплакивает свою участь. Его товарищ по несчастью и здесь, в темнице, сосредоточен на будущей книге, на начатых еще в обсерватории вычислениях.

Мухиддин угодничает перед молодым правителем, охаивает Улугбека и его сподвижников, выдает тайну исчезновения книг из библиотеки.

Али Кушчи отвергает любые сделки, даже те, от которых зависит спасение. Будь то уговоры стать придворным астрологом или летописцем.

Это сравнение поступков скрывает в себе более глубокий философский подтекст. Речь идет не только о цене жизни, но и о ценностях жизни. О нравственных уроках, которые имеют непреходящее^ значение, которые актуальны и сегодня.

Отрекшись от Мирзы Улугбека, Мухиддин отрекся от своего призвания, а стало быть, и от самого себя. Стремление уцелеть повлекло за собой цепочку унизительных капитуляций. От соучастия в разорении книгохранилища до постыдного торга собственной дочерью Хуршидой, приглянувшейся сластолюбивому шах-заде. А в результате — полное разрушение личности. Презираемый самим собой, презираемый вчерашними единомышленниками, презираемый даже Абдул-Латифом («мешок какой-то валяется у ног, тряпичка, чтоб коги вытирать об нее»), Мухиддин надрывается под гнетом содеянного зла и сходит с ума.

Али Кушчи вышел из темницы несломленным. Изощренной жестокости палачей он мог противопоставить только одно — верность убеждениям, верность истине. И эта верность помогла ему сохранить как достоинство человека, так и достоинство ученого.

Все оставшиеся годы Али, как мог, поддерживал «горение свечи Улугбека». И он не дал ей погаснуть во мраке объявшей Мавераннахр реакции. Его стойкости, его подвигу — и это исторический факт — мы обязаны сохранением сокровищ Улугбека, тех трудов, тех астрономических таблиц, которые ускорили прогресс мировой цивилизации.

Книга А. Якубова приблизила к нам далекую и грозную эпоху Тимуридов, обозначила нерасторжимые связи между прошлым и настоящим, преемственность гуманистических традиций. В узбекской исторической прозе это социально-аналитическое полотно по праву занимает место рядом с таким выдающимся творением, как роман Айбека «Навои».

Между тем обращение писателя к «преданьям старины глубокой» было в общем-то неожиданным. Слишком уж прочно его имя ассоциировалось с проблемами современности. На протяжении двух десятков лет.

Первая повесть Адыла Якубова «Ровесники» увидела свет в 1951 году. Тогда ее автору исполнилось только двадцать пять лет. Однако короткая биография вместила в себя многое.

Позади было трудное детство. Особенно трудное после того, как отцу, видному партийному работнику, пришлось испытать несправедливые обвинения.

Позади были годы работы в колхозе, где подростки заменили призванных на фронт мужчин.

Позади были добровольный уход в армию, участие в боях с японцами, пять долгих лет службы близ Порт-Артура.

Там, на Дальнем Востоке, А. Якубов и начал свою повесть. Он писал, воскрешая в памяти пейзажи узбекской земли, голоса друзей. И память смягчала горечь разлуки с домом, с родными и близкими.