Совесть

Из караульного коридора стражники вывели мавляну Мухиддина во двор Кок-сарая. Они шли мимо каких-то навесов, мимо конюшен, мимо спусков в какие-то подвалы, откуда их обдавало жаром, оглушало стуком молотов, бьющих по наковальням… А какое небо простерлось над двором Кок-сарая! Оно полно было звезд, а полумесяц над куполом дворца блестел, словно был чеканки настоящего золота!.. Мавляна Мухиддин потупил взор. «Опять не удержался, грешник… Прости раба своего, создатель, слабого и греховного раба своего!»

Ему приказали прибавить шагу.

Куда они шли, он не знал, и потому, попав вдруг в роскошные палаты, где от сотен свечей струился яркий свет, где ноги утопали в ворсе роскошных ковров, словно не по земной тверди ты шел, а парил над землею, попав вдруг сюда, усомнился, явь ли все это, не спит ли он, находясь на самом деле по-прежнему в мрачном подвале. Он подумал еще о том, что хорошо, если бы сном оказалось все его «приключение» — и подвал с визгом крыс и эти роскошные залы, через которые он проходил, поторапливаемый воинами, двигаясь куда-то, к цели, ему неведомой.

Наконец в одной из зал дворца перед резными дверями, искусно инкрустированными жемчугом, мавляна увидел представительного, важного вельможу в халате из синей парчи. Где-то он встречал этого человека?.. А, в доме эмира Ибрагима-тархана! Это Улугбеков военачальник… ну, да, его зовут эмир Султан Джандар!

Краснощекий бородач эмир не без жалости оглядел мавляну.

— Застегните пуговипы, мавляна… И поправьте чалму. Сейчас войдем к повелителю.

Мавляна Мухиддин быстро застегнул пуговицы на чекмене, непослушными руками поправил тюрбан. Султан Джандар за эти мгновения успел войти в тронную залу и выйти оттуда. Знаком показал: входи!

Это было тоже будто во сне: у золотого кресла, где совсем недавно восседал Мирза Улугбек, на сей раз стоял, напряженно вытянувшись во весь свой высокий рост, хмурый молодой человек. Лицо его было болезненно-серым, кончики редких усов странно подрагивали. Широко расставленные ноги и скрещенные на груди руки усиливали впечатление воинственности, веявшей от всей его фигуры.

Мавляна пал на колени, потом ниц, лбом к полу.

Хмуро поглядев на распластанного, шах-заде без слов, движением брови как бы спросил Султана Джандара: «Это он и есть, мавляна Мухиддин?» Эмир кивнул, он, мол, и есть!

— Гм… — Абдул-Латиф не предложил мав л я не подняться, он продолжал, полунасмешливо прикусив губу, разглядывать ученого, не смевшего посмотреть на нового властелина… Впервые видел шах-заде мавляну Мухиддина, хотя почитывал некогда и его сочинения, что пользовались, пожалуй, не меньшей, чем сочинения Али Кушчи, славой. И представлял себе их автора проницательным длиннобородым мудрецом, гордым и высокомерным. Абдул-Латифу хотелось, чтобы отступивший от своих прежних убеждений мавляна, вчерашний крамольник, был таким же высокомерным гордецом, а то и посильнее, поупрямей самого Али Кушчи. А перед Абдул-Латифом… мешок какой-то валяется у ног, тряпичка, чтоб ноги вытирать об нее.

Шах-заде нарочито медленными, мелкими шагами подошел к мавляне Мухиддину, навис над распростертым на ковре телом.

— Встаньте, мавляна!

Ученый поспешно приподнялся, согнулся в поясном поклоне, да почти так и остался стоять, словно не до конца переломленный прут. Лишь краешком глаза, робко, снизу посмотрел он на Абдул-Латифа. Тот перехватил взгляд. Ах, какие красивые, нежные глаза были у мавляны Мухиддина! Словно очи красавицы, подумалось шах-заде, с густыми ресницами, глубокие, чистые?

— Почему вы дрожите, мавляна?.. Пойдемте-ка сядем…

В кротких красивых глазах мелькнуло удивление. И все равно был в них страх, страх неизбывный.

— Б-б-благодарю, сиятельный… повелитель… Ваш слуга принес к ногам вашим раскаянье свое…

— Ну, ну… Проходите, мавляна, проходите. Присаживайтесь, — шах-заде пересек залу. По-прежнему улыбаясь той самой милостивой своей улыбкой, указал мавляне на кресла в углу, покрытые шелком.

При виде усмехающегося шах-заде понимающе улыбнулся у дверей залы и эмир Джандар.

Мавляна Мухиддин, все еще как бы не доверяя любезному приглашению, засеменил вслед шах-заде, встал в углу залы, у кресел, и только после вторичного приглашающего жеста хозяина несмело присел на краешек одного из них. Шах-заде уселся напротив.

— Мавляна, я когда-то изучал ваши труды по мате-матике и астрономии…

Он еще не кончил фразу, а мавляна Мухиддин стремительно поднялся и встал перед шах-заде, как осужденный, склонив голову.

— Простите меня, повелитель! Шайтан попутал несведущего раба вашего, сбил с пути истинного!

Мирза Абдул-Латиф брезгливо поморщился. Не этих слов он ожидал в ответ, Мавляна должен был защищать свои убеждения. Как Али Кушчи. Шах-заде желал показать этим гордецам ученым, что он тоже немало смыслит в тех тайнах, знанием которых они гордятся, смыслит настолько., чтобы потом наставить их на путь истинный, коль скоро Мирза Улугбек, или шайтан, как сказал этот робкий мавляна, сбил их с этого пути.

— Гм… Стало быть, шайтан сбил вас с пути истинного?..

— Точно, он, повелитель!