Весело играли волынки, и отбивали дробь барабаны, весело проходили солдаты и добровольцы с короткими ружьями на плечах. А мне вдруг стало как-то физически холодно. Я не мог больше смотреть на солдат с эстетической точки зрения. Я все вспомнил: пещеры Эллоры, храм Кайлас, и черную тень дьявола, и его угрозу, которую я тогда не понял. Да, очевидно, это и было его экстренное средство, которое он собирался пустить в ход, чтобы отвлечь Лесли Уайта и других ему подобных от вредных мыслей и вредных стремлений. В этот момент я ощутил всю невероятную безвыходность положения. С одной стороны жертва Лесли Уайта и других, проходивших внизу, была прекрасна. Если бы они и многие другие не решили отдать свою жизнь, молодость, свободу, потомки животных уже совершенно явно диктовали бы всему миру свою волю. Варвары давно бы пришли в Париж, и, может быть, теперь они уже разрушили бы Хо1гс Ваше так же, как разрушили собор в Реймсе. Погибли бы умные старые химеры, которые всегда так много говорили мне; улетела бы от земли эта странная сложная душа... Сколько всего еще они могли разрушить!... И в тоже время во всем, что происходило, было что-то еще более ужасное. Я понимал, что потомки Адама могли оказаться в разных лагерях. Где им теперь узнать друг друга? Была или не была цепь, начала она создаваться или нет, я не знаю. Но я чувствовал, что теперь надолго была разбита всякая возможность понимания чего-либо. Все шашки опять были спутаны на доске жизни. И из глухих подземелий пошлости были выпущены на землю целые тучи лжи и лицемерия, которыми теперь должны были дышать люди, я не знаю сколько времени.
Солдаты прошли, и тяжелый бес, покачиваясь, двинулся вперед, объезжая другой бес, остановившийся впереди. -- Что осталось теперь у Лесли Уайта от йоги и от буддизма? -- спросил я себя. -- Теперь он должен и думать, и чувствовать, и жить, как римский легионер, обязанность которого защищать от варваров вечный город. Совсем другой мир, другая психология. Теперь все эти тонкости -- ненужная роскошь. Вероятно, он уже забыл о них или скоро забудет. А кто знает в конце концов, где больше варваров -- за стенами вечно
207
Совесть: поиск истины
то города или внутри стен. И как их узнать? Ключ опять брошен в глубокое море. "Ставка на благородство", вспомнил я слова дьявола. И я не мог не признать, что на этот раз он опять выиграл.
ПИСЬМА ИЗ РОССИИ 1919-ГО ГОДА
ПРЕДИСЛОВИЕ
С 1907 по 1913 Успенский довольно регулярно писал для русских газет, главным образом о зарубежных событиях. В то же время он работал над различными книгами, основанных на идее, что наша сознательность -незавершенное состояние, не особенно далекое от сна, и что наш трехмерный взгляд на вселенную неадекватен и несовершенен.
Надеясь, что ответы на некоторые из изложенных им вопросов могли бы быть найдены у более древних цивилизаций, он совершает большое путешествие по Египту, Цейлону и Индии.
По возвращении Успенский узнает, что Россия находится в состоянии войны. Некоторое время надвигающиеся события не препятствовали ему читать лекции о своих путешествиях очень большой публике в С.-Петербурге и Москве. Но в 1917 году, когда революция распространялась по всей России и большевики устанавливали господство своего террора. Успенский жил в различных временных квартирах в Южной России, в условиях большой опасности и лишений.
До тех пор, пока он не сумел добраться до Турции, он вместе с теми, кто его окружал, был полностью отрезан от внешнего мира, неспособный послать или получить новости даже из соседнего города, и бывший постоянно начеку, чтобы не бьггь пойманным и убитым большевиками.
В 1919 Успенский каким-то образом нашел возможность послать серию статей в "Хе\у Ас", которая, под умелым редакторством А. Р. Орейджа, была ведущей литературной, художественной и культурной ежедневной газетой, издававшейся в Англии. Эти пять статей появились в шести выпусках газеты под названием "Письма из России". Они дают беспристрастное и ужасающее описание абсолютного развала общественного порядка и переиздаются здесь впервые.
Удивительная особенность "Писем" состоит в том, что в то время как революция прогрессировала и режим большевиков еще не был до конца установлен, Успенский предвидел с необычайной ясно
208
П. Д. Успенский
стыо неизбежность тирании, описанной Солженицыным пятьдесят лет спустя.