Совет юстиции

— И что это доказывает, кроме того что те полицейские пожалели вас, иначе не стали бы церемониться?

— Ничего подобного! — Мужчина встал. Лощеный костюм преступника не мог скрыть его звериной силы, Чарльз это сразу заметил. — Да когда я здоров, вот как сейчас, со мной не то что двум, четырем полицейским…

Неожиданно рука Джессена взметнулась в воздух и схватила его за запястье.

— Вырывайтесь, — предложил он. Мужчина резким движением попробовал вырваться, Джессен вцепился в его вторую руку. — Вырывайтесь, — повторил он, но мужчина в железных руках Джессена был беспомощен и понимал это. Через какое-то время Джессен разжал пальцы. — Ну как?

Удивленные улыбки сидящих рядом ничуть не смутили бахвала.

— Да у него просто хватка особая, — беззаботно отмахнулся он. — Фараоны так не умеют.

Джессен пододвинул стул, и это простое, казалось бы, движение, заставило всех разом замолчать.

Он обвел взглядом повернувшиеся к нему лица. Чарльз, с интересом наблюдавший за происходящим, видя сосредоточенные взоры, устремленные на его друга, не мог не почувствовать, что посеянные им семена дали всходы.

Джессен начал неторопливо говорить, и Чарльзу показалось, что все это чем-то напоминает выступление лектора перед аудиторией. О том, что для слушателей Джессена подобное было делом привычным и даже желанным, свидетельствовало внимание, с которым они стали его слушать.

— То, что говорит Фальк, — Джессен указал на мужчину с кольцами, — правда… Действительно, есть места и похуже «тюряги». Правда и то, что полиция не оставляет в покое своих бывших подопечных. Но это происходит только потому, что подопечный этот сам не желает менять своего занятия. А почему подопечный не желает менять своего занятия? Потому что он просто не знает другого способа быстро заработать. Вот Уолли, — он кивнул в сторону тощего парня. — Он за что получил срок? За то, что украл вещь, которую барыга оценил в тридцать фунтов. Двенадцать месяцев каторжных работ за тридцать фунтов! Это примерно десять шиллингов шесть пенсов в неделю, да еще адвокат с судебными издержками обошелся ему в пятерку из этой суммы. Старина Гарт, — он указал на седовласого мужчину с джином в стакане, — получил пять лет каторги за еще меньшее. Он зарабатывал всего шиллинг в неделю.

Жестом он успокоил нетерпеливо заерзавшего Фалька.

— Я знаю, что хочет сказать Фальк, — продолжил Джессен все тем же спокойным голосом. — Он хочет сказать, что я не должен всего этого говорить, потому что, создавая это общество, я пообещал: никаких проповедей, никто не будет никого наставлять на путь истинный. Все знают, что неблагодарное это дело — перевоспитывать жулика, и я не собираюсь тратить на это время. Все то, что я говорю и делаю, нужно только для одного: чтобы вы, ребята, зарабатывали больше, занимаясь нормальным законным делом.

Есть один человек, который пишет про армию. Сейчас он занимается тем, что убеждает солдат изучать разные ремесла. А начал с того, что заставил их поверить, что каждый из них способен на большее, чем ходить строем и выполнять команды. То же самое пытаюсь делать и я. Что я сделал с младшим Айзексом? Я не читал ему нотаций и не молился за него. Айк был одним из лучших фальшивомонетчиков в Лондоне. Он из оловянных кружек делал такие монеты, что ни одна живая душа не могла отличить их от настоящих полукрон. Они и звенели, как положено, и не гнулись. Айк получил три года, и когда вышел, я нашел ему работу. Я что, лесоруба из него сделал или определил в Армию спасения за плугом ходить? Нет, потому что он бы тогда через неделю вернулся к своему прежнему занятию. Я нашел одну фирму в Бирмингеме, которая чеканит медали, и убедил их принять Айка. И он, когда оказался среди электрических ванн и гипсовых форм, понял, что может заниматься своим любимым делом, не имея никаких неприятностей с законом, поэтому и остался там.

— Но мы не фальшивомонетчики, — недовольно пробурчал Фальк.

— Это неважно, к чему угодно можно применить такой подход, — возразил Джессен. — Просто вы, ребята, не понимаете этого. Вот, допустим, мошенничество…

Было бы излишне прослеживать всю логическую цепочку, которую выстроил Джессен для того, чтобы убедить своих слушателей в том, что любой вор на доверие — это прирожденный коммивояжер. Многие из его доводов можно было назвать спорными, он не принимал во внимание свои же принципы и сглаживал те углы, которые столь проницательному слушателю, как Чарльз, казались непреодолимыми препятствиями на пути к полному перерождению. Между тем аудиторию свою он сумел убедить. Пока он говорил, количество слушателей увеличивалось. Весть о том, что Джессен (они, кстати сказать, называли его «мистер Лонг») произносит речь, как видно, распространилась по округе, потому что в зал по одному, по двое или по трое постоянно входили все новые и новые люди и подсаживались к камину. Они старались не шуметь, как будто не хотели пропустить ни слова из его речи.