Совьетика

И никакое не «хе-хе», Петра, он меня и сейчас любит. И я его – тоже. Только совсем не в том смысле, который ты подразумеваешь. Впрочем, как известно, о других мы судим по себе… От такого видения мира, постоянно тебе навязываемого, просто руки опускались.

Их вопиющая предсказуемость, являющаяся логическим следствием вышеупомянутого, приводила к ситуациям, в которых ты порой просто не знала, смеяться тебе или плакать. Каждый раз, когда я знакомилась с новым голландцем или голландкой, я уже абсолютно точно знала, какой разговор за этим последует. Вплоть до отдельных реплик. Вот он:

– Mag ik iets vragen?

– Ja, dat mag.

– U bent zeker geen Nederlandse? Waar komt u vandaan?

– Rusland.

– Gaat u nog terug?

– Ik zou wel willen, maar er ie geen werk daar voor mij.

– Jullie hadden vroeger geen vrijheid, maar nu hebben jullie die vrijheid wel.

– Welke vrijheid hadden wij vroeger niet, meneer/mevrouw?

– Nou, bijvoorbeeld (и тут все они, клянусь мамой, все как один, говорили одну и ту же фразу!), ik kan hier op straat gaan en hardop zeggen dat onze Koningin een stomme koe is. Jullie mochten dat niet over jullie regering zeggen.

Nou en?

Als u dit echt kunt zeggen, waarom doet u het niet?

En waarom denkt u dat ik de behoefte had om dit over onze regering te zeggen?

Hierop hadden ze geen antwoord.

Поразительнее всего было, что люди, никогда в моей стране не бывавшие, начинали мне на полном серьезе рассказывать, как ужасно мы жили. Сейчас, научившись у ирландцев другому отношению к жизни, я бы просто высмеяла их. Но в то время мне было по-настоящему больно слушать их капиталистические бредни. Если ты пыталась обьяснить им, что женщины могут работать потому, что они сами этого хотят, а не потому, что «зарплаты мужа на семью не хватает» или что у нас были профсоюзы (без разрешения которых, кстати, работников запрещалось увольнять!), или что религия у нас не была запрещена, они впадали в такой гнев, что только что не начинали топать ногами. «Неправда! Неправда! Вы жили при военной диктатуре! При культе личности! Ваше КГБ…»

Сначала я пыталась им еще что-то объяснить. Года через два махнула на это занятие рукой. Есть вещи, которые им понять не дано. «Рожденный ползать…» – и далее по тексту. Рожденный потреблять – то же самое. Но горький осадок в душе не исчез. Когда вы оперируете совершенно на других волнах, чем окружающие, и у вас нет с ними ни малейшего взаимопонимания, даже по самым мелким вопросам, есть от чего прийти в отчаяние. Мое поведение стало неадекватным. Порой меня переполняла жгучая ненависть к ним, порой мне просто хотелось закрыться в четырех стенах и никого не видеть. Неудивительно, что наши отношения с Сонни стали ухудшаться. Он просто не понимал, что я переживаю процесс траура по собственной стране и по своему образу жизни.

После СССР я чувствовала себя в Голландии так, словно оказалась в мракобесных средних веках. То, что продавая порно-журналы и «толерируя» зону красных фонарей, общество унижает достоинство всех женщин, было слишком сложно для их прямолинейного и плоского мировосприятия, в котором форма и упаковка непременно были намного важнее, чем содержание. Голландские женщины считали это унижение делом нормальным, не представляли себе другой жизни и чуть ли не гордились, когда их оценивали по размеру их бюста и форме ягодиц, словно породистых лошадей на рынке. («Мои груди за 20 лет стали только на 4 сантиметра длиннее!» – вопит на всю страну образец «успешной голландской бизнес- женщины» телеведущая Линда де Мол. Остается только посочувствовать человеку, если ему больше нечем похвалиться). Они искренне считали, что выставить свои сиськи и зады на всеобщее обозрение на пляже есть признак женской освобожденности и их личный свободный выбор, отказывая почему-то в настолько же свободном выборе носить головной платок турецким и марокканским иммигранткам.

Даже в знаменитой голландской толерантности – а именно внешне толерантное отношение к многокультурному обществу и это многообразие культур и языков так поначалу привлекло меня в этой стране!- было что-то невероятно фальшивое. Иностранному туристу голландцы с гордостью показывали, как на равных пьют на кухне кофе с домработницей-марокканкой. Но будучи иммигрантом, ты буквально чувствовал, что люди относятся к тебе с неприязнью, смешанной со страхом – хотя вслух ничего такого говорить им не полагалось (так же, как тебе не полагалось вслух возмущаться проституцией). И то, и другое было «mauvais ton ”. Парадокс в том, что голландцы по своей натуре очень прямые люди, и как раз за прямоту я их уважаю, хотя первое время она шокировала меня и казалась мне, как и многим не привыкшим к голландскому образу мышления, просто грубостью. Их девиз – «doe gewoon, dan doe jij al gek genoeg ”. Можно только догадываться, каких нечеловеческих усилий стоило им заставлять себя не ляпать вслух свои негативные мысли в адрес мигрантов так долго.