Читаем Совьетика полностью

«Мало он еще там получил!» – подумала я. Корея! Милая, милая Корея! Я вспомнила фотографии отца и деда Ри Рана, которые оба воевали на фронтах той войны, защищая родную землю от варварских «объединенных наций»…

– Геррит часто бывал у нас в гостях, когда я еще заканчивала школу, а он был совсем молоденьким офицером… Ну, и от одного к другому… Сейчас у нас уже дети почти взрослые. Нинке – студентка, а Йоост будет студентом с сентября. Нинке скоро должна приехать к нам сюда на Кюрасао – на стажировку…

О, о нидерландских стажерах на Кюрасао я уже тоже была наслышана от своих антильских знакомых. О том, как они в последнее время буквально наводнили остров, подрабатывая здесь ради удовольствия за гроши (благо они могут себе это позволить – ведь у них есть еще и другие средства к существованию) и отбирая у местной молодежи и без того немногие доступные для нее рабочие места…Для голландских стажеров это по сути оплачиваемые каникулы, а местным людям не на что жить!

За разговором мы и не заметили, как подошел вечер. Все было распродано подчистую еще к 4 часам, но мы с Аннеке продолжали беседовать и пить непременный голландский кофе (это в такую жару-то!) Наконец пить кофе мне больше стало невмоготу, и я заказала для себя и для мефрау Ветерхолт пару коктейлей. Мы долго пытались выяснить разницу между «Кайпироской» и «Кайпариньей», но тщетно.

– Какая Вы милая, Саския! И как Вы умеете слушать!- расчувствовалась Аннеке после пятого коктейля.- Вы знаете, Герриту часто бывает не до меня…Не до этих наших таких вот, женских разговоров. А другие голландские женщины здесь – они еще слишком молоды, чтобы понять многие вещи. И думают, что молодость их будет длиться вечно… Для таких жизнь здесь – это одно большое приключение. А другие слишком заняты детьми. А моя пора приключений прошла, а дети выросли… Теперь я вот здесь занимаюсь тем, что выпускаю ежемесячную газету нашего общества – общества жен голландских военнослужащих. Взяли бы и Вас в свои ряды – жаль, Ваш муж не военный!

– Хм… – сказала я, вспоминая доблестные ряды КНА.

– У нас там много полезной информации – рецепты, например. И опять же, реклама местного бизнеса, значит, им тоже польза. Мы стараемся организовывать что-нибудь интересное каждый месяц. Под Синтерклаас я наряжаюсь Черным Питом. Хотели попросить Геррита быть Синтерклаасом – ведь у него и рост подходящий, и стать, – но он нам отказал,и так резко… Мне до сих пор обидно это вспоминать, если честно. Пришлось на роль Синтерклааса брать господина Схоопа – так даже получилось забавно. Он у нас суринамец – значит, белый Синтеркласс у нас на самом деле черный, только крашеный, а Черный Пит – на самом деле белая женщина, только тоже крашеная. Почти как в той нашей с Вами песне: «De neger wil de blanke als slaaf, en wij vinden het zo wel goed ». Своего рода символ нашего старого доброго голландского мультикультрализма. Вы знаете, в 70-е-80-е годы люди у нас были намного добрее…

– У нас тоже, -откровенно сказала ей я, на секунду забыв, что я – Саския.

– Вот видите, а все говорят: апартеид, апартеид… Да, это была гнилая система, никто не спорит. Я сама участвовала в акциях бойкота нашего «Шелл ». Но я уверена, что и в Южной Африке, среди африканеров, в то время тоже было много хороших людей, ведь правда?

– Вспомните, например, поэтессу Ингрид Йонкер,- сказала я, не желая прямо отвечать на этот ее вопрос.

– Да-да, как же, как же… А Вы видели наш голландский сериал о Южной Африке? «Стелленбосх»?

Этот горе-сериал я пыталась как-то посмотреть на DVD – уже давно уехав из Голландии, я продолжала прибретать новые голландские фильмы. Мне по-прежнему было интересно, чем и как живет теперь эта страна, которая тоже стала неотъемлемой частью моей жизни, хотя и такой печальной. И некоторые из этих фильмов мне были очень даже по душе. Но этот… Я просмотрела только первую серию – дальше не выдержала. Настолько расистским и традиционно-колонизаторским он мне показался. С прославлением «трудолюбивых» (ага, на чужой земле всегда почему-то так хорошо трудится!) колонистов, с осуждением «этих странных левых» из их кругов и с изображением «туземцев» исключительно в качестве всепрощающего своих белых господ объекта их сексуальных желаний. То, что папа главного героя убивает братишку такого вот «объекта желаний», это, оказывается, вполне о'кей, и она великодушно его прощает, уступая его домогательствам. Видимо, именно такой мечтают голландские извращенцы видеть новую Южную Африку – освободившуюся от апартеида исключително ради того, чтобы этим похотливым европейским козлам среднего возраста не приходилось больше нарушать «закон о нравственности», занимаясь своими грязными похождениями!

– Да-да, очень мило, – рассеянно отозвалась я, – Очень близко к действительности.

Только бы она сейчас не начала меня расспрашивать про настоящий Стелленбосх. Так, что там говорила о нем Хильда?..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза прочее / Проза / Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее