Совьетика

Но ей уже исполнилось 26, а принца все не было. Неужели же так и оставаться Золушкой до конца жизни – добродетельной и по уши в золе, когда где-то на свете есть хрустальные туфельки? И тогда она записалась в американскую армию – где еще можно встретить сразу столько холостых и молодых мужчин, как не там? Да еще и неплохо приплачивают за вращение в их кругах – по крайней мере, по сравнению с оплатой посудомойки?

В армии Зина приобрела специальность механика, вскоре пошла на повышение по службе и впервые в жизни ощутила профессиональную гордость. Об этической стороне своего поступка она никогда не задумывалась. Этика умерла для нее вместе с Советским Союзом. Гоголевские слова «отчизна есть то, чего ищет душа наша» никогда не мучали ее своим холодным кощунством. «Неужели жить как те черви из анекдота – всю жизнь в навозе, только потому, что «есть такое понятие – Родина?» – рассуждала она.

Через некоторое время, уже в Ираке, ей встретился Фред. Компанейский, веселый любитель компьютерных игр, гамбургеров и стейков, он легко купился на ее карие глаза с поволокой и казацкий свекольный борщ.

Им было так хорошо вместе – даже в Ираке. Так весело – даже во время песчаной бури, даже во время ночных обысков домов этих арабских придурков. Рядом с Фредом Зина почувствовала себя наконец 100%-ной американкой и ничего не боялась, даже придорожных мин. А потом… потом его убили. Сбили вертолет, на котором он летел. На ее глазах. И с тех пор жизнь уже никогда не была для нее прежней.

Зинаида, наверно, очень хотела, чтобы ее пожалели. Ее рассказ даже отдавал местами нотками из толстовского «Петра Первого». «Хоть бы опять тошнота заволокла глаза, – не было бы себя так жалко… Звери – люди, ах – звери… …Жила девочка, как цветочек полевой… Даша, Дашенька, – звала мама родная… Зачем родила меня?.. Чтоб люди живую в землю закопали… Не виновата я… Видишь ты меня, видишь?»

Я пыталась ее пожалеть, но мне совсем не было ее жалко. Мне было жаль Наташу- жертву секс-рабства, а вот Зинаиду – нет.

Вместо этого я представляла себе тех, чьи дома они с Фредом так весело обыскивали. Их перепуганных, плачущих детей. И в моей душе росло чувство гадливости по отношению к этой своей, если так можно выразиться, соотечественнице. Поступок Зинаиды был равноценен тому, чтобы записаться в мясники – после того, как твои родные погибли на бойне. Да еще к тому же и гордиться этим. А Зинаида явно гордилась – и своей формой, и своим купленным чужой кровью паспортом. Из такого сорта людей выходили в войну полицаи. Они ведь тоже шли в услужение к немцам потому, что им «не хотелось жить в дерьме». Вместо этого им хотелось втаптывать в дерьмо других людей…

Как бы скверно ни обращалась с тобою жизнь, нельзя превращаться в недочеловека, пользуясь этим в качестве оправдания. Можно ошибаться, можно натворить глупостей – но нельзя позволить себе озвереть.

– С нею тебе надо будет держать ухо востро, – сказал Ойшин, когда мы вернулись к себе.

– Это я уже поняла, – вздохнула я.

На душе у меня было тревожно. Не только и не столько из-за беспокойства за свою безопасность, сколько из-за всех тех мыслей и чувств, которые разбудила во мне встреча с этой хуторянкой. Очень серьезных мыслей – о смысле человеческой жизни.

Появление Зины на базе словно подхлестнуло меня плеткой. Всю неделю у меня буквально все валилось из рук. Так, по крайней мере, мне казалось. Хорошо, что на этой неделе экскурсия по базе у меня была всего одна. Мне казалось, что я даром копчу небо. Мы ведь так и не узнали еще до сих пор, что означают те загадочные слова о самолете и о мышеловке для Чавеса. И я так и не встретилась еще с товарищем Орландо – хотя наша встреча должна была состояться еще в середине мая.

– Он задержался в Европе по делам, – объяснила мне Тырунеш.- Не волнуйся, он скоро приедет.