Совьетика

У меня устойчивая, прочная идиосинкразия на само слово «бизнесмен». Для меня это нечто вроде двуногого шакала, который весь день бегает по саванне, принюхиваясь, где можно урвать кусочек. А потом, обожравшись, по ночам воет на Луну – чтобы все слышали, какой же он «успешный». Человеческого интереса бизнесмены у меня никогда не вызывали. Например, когда я была свободной женщиной, ничто не могло меня до такой степени оттолкнуть при знакомстве с представителем противоположного пола, как его рассказ о «собственном бизнесе». Я просто теряю всякий интерес к собеседнику при слове «бизнес», понимаете? Дальше он может уже не продолжать. И я вовсе не рисуюсь. Хуже «общечеловеческого» понятия «бизнесмен» есть только одно – «бизнесмен новорусский». Это уже не просто шакал, а помесь шакала с человекообразной обезьяной при кошельке. Я вспомнила, как Zeena за ужином с голландками и американками, расчувствовавшись после выпитого, проникновенно говорила о том, что «все мы ищем в жизни принцев». Не все, Зиночка, не все. И найти своего Че Гевару намного сложнее, чем найти какого-то там принца…

Точно такое же отношение было у меня и к «бизнес-вумен» (почему-то при этом выражении мне сразу представляется Хакамада). Как-то раз, когда я еще только начинала жить в Голландии и так сильно тосковала по ставшему для меня недоступным чтению на родном языке (интернета тогда еще не было), что была готова читать даже «Русскую мысль», там мне попалось на глаза рекламное объявление о какой-то книге – мемуарах очередной нашей перебежчицы, в которых она описывала как «оставшись в Америке одна с двумя детьми на руках, сумела открыть собственную фирму». Но мне вовсе не хотелось ею восхищаться: мне было очень жалко ее детей, да в какой-то степени – и саму ее (хотя ее никто не заставлял оставаться в Америке, это было еще в советские времена). Я испытала острый приступ отвращения к обществу, в котором она оказалась: это что же за жизнь такая, при которой женщина- мать двоих детей боится, выживут ли она и ее дети (!)? Что это за такое общество, в котором за все приходится драться зубами и рогами, будто в лесу? По моему глубокому убеждению, такая жизнь была просто недостойна человека в конце ХХ века. А к началу ХХI века многие мои соотечественники уже свыклись с подобным средневековьем…

Как редко задумывались мы все в то время о том, что было нам дано при социализме – не представляя себе другой жизни! Разве мог кто из нас даже в страшном сне представить себе, например, что мы станем когда-то гастарбайдерами? Для нас это было что-то времен фашистской оккупации, когда нашу молодежь вывозили на работу в Германию. Разве могла себе представить маленькая девочка из благодатного советского Крыма, где можно было только мечтать жить, ровесница младших сестренок моей подруги Маруси, что когда она вырастет, то потеряет обе ноги… от мороза, в благополучной Британии?

… Устремленные к великим целям, полные благих намерений и решительности закончить в срок все рождественские покупки, Западные люди с большой буквы в североирландском городке Колерeйн больше недели проходили мимо спавшей в те морозные дни на его улицах молодой незнакомой, прилично одетой девушки. Ни один из них не остановился и не поинтeресовался при виде её испуганного, заплаканного лица, что с ней случилось, и не может ли он чем-нибудь помочь. Да и до того разве, когда твой ум направлeн на действительно великие цели – покупку рождественской индейки и последних моделей мобильных телефонов для избалованных отпрысков?

"Укус мороза" – так переводится дословно с английского на русский обморожениe. Случай с молодой украинкой Оксаной Сухановой, приехавшей работать в Северную Ирландию по контракту на мясокомбинате, а закончившей выброшенной на улицу, с обмороженными ногами, которые ей пришлось ампутировать, на поверхности вроде бы потряс даже ко многому привыкших за годы местного вооруженного конфликта "ольстерцeв".

"Как могло такое случиться у нас, в цивилизованной стране, в начале ХХI века?" – били они себя кулаками в грудь. Местные ультра-левые троцкисты сразу жe начали кричать о необходимости "призвать к ответу хозяев фабрики" и "сделать всех рабочих-мигрантов членами профсоюза"; местные правые – юнионистские политики – выражали соболезнования Оксане по поводу её трагедии и требовали, чтобы власти разобрались, как могло так получиться, чтобы она осталась в стране после того, как была уволена (если бы её сразу депортировали, ноги у нее были бы целы, утверждали они, с почти ликующим выражением лиц, на которых было написано: "Ее пример – другим наука")