Совьетика

Он мог растоптать сапожищами, которые он снимал с себя только на ночь (что такое шлепанцы, Кирану было неведомо: дома он упорно не переобувался, хотя и так часто употреблял к месту и не к месту единственное знакомое ему иностранное слово -«бактерия», которое он, кажется, подцепил из рекламы йогурта), ни в чем не повинный пузырек с классическими зубными каплями российского производства, советской еще рецептуры, с которыми по действенности не сравнится ни один паршивый буржуазный парацетамол. О ужас, как я посмела лечить больного ребенка чем-то иностранным, чего ему не прописывал здешний врач!

– Вот подожди, я все скажу Лиз!- вопил он, брызгая слюной (к тому времени они уже помирились, а меня он продолжал ею запугивать как детей запугивают Бабой-Ягой). И я чуть ли не в истерике была готова валяться у него в ногах и умолять его этого не делать – не потому, что я сделала что-то не так, а из чистого страха перед тем, что там еще может выкинуть Лиз.

А потом Киран уходил допивать свое пиво в ванной – где он от нас закрывался, чтобы мы не мешали ему жить. И на все мои вопросы о том, что же мне делать с ребенком, который криком кричит от боли (дело было в выходные, ни один врач не работал) он только и отвечал, что это не его дело, на то я и мать (!), и что надо подождать до понедельника. Даже горчичники нам с Че приходилось ставить в обстановке глубокого подполья. С Фиделем у дверей – «на атасе»… О радости семейной жизни!

В какой-то момент я поняла, что вовсе неважно, на каком языке на тебя кричат, на родном или на чужом (если помните, я в свое время сторонилась своих соотечественников противоположного пола именно поэтому: зовите меня «нежной», но я не могу и не буду терпеть, когда на меня повышают голос. А на чужом языке мне это казалось менее болезненным). Теперь я поняла, что это совершенно одинаково отвратительно. Киран все больше и больше начинал напоминать мне собаку на сене: сам ухаживать за детьми он долго не мог, а позволить мне найти себе хоть какую-нибудь помощь, потому что я буквально валилась с ног от бессонницы без выходных, он не хотел. Для него гораздо важнее было, что о нас подумают соседи, чем то, как я себя чувствую. Такой уж он был человек.

Еще он напоминал мне пушкинские строки: «Там царь Кощей над златом чахнет…» Не потому, что он был жадный – он был бережливый как кот Матроскин, – и даже не потому, что он напоминал Кощея телосложением, а потому, что кроме денег, его ничего не интересовало по-настоящему.

Я старалась игнорировать его вспышки психоза: в конце концов, как я уже себе говорила, я же его не люблю. Но все чаще и чаще я ловила себя на том, что когда он был на работе, в голове у меня назойливо крутится «Маленький мальчик по стройке гулял, сзади подкрался большой самосвал…» – и далее по тексту. Вряд ли это были хорошие мысли для прочной семейной жизни…

В свое время я была готова бежать от мамы в поисках душевного равновесия: так она доводила меня почти до слез своими эмоциональными всплесками. В то время я искала у Кирана защиты от них – словно в тихой заводи. Но теперь оказалось, что в тихом омуте водятся сами помните кто – и мне с еще большей силой захотелось бежать от него. Не оглядываясь и куда глаза глядят. Я сочиняла перед сном сотни захватывающих вариантов того, как нам с ребятами бежать с этой забытой богом фермы, где время застыло навсегда на 1690 году.

И вместе с тем я понимала, что так же, как и в случае с Сонни, нужно просто сделать самое для меня трудное: ждать. Ждать, когда нам предоставится такая возможность.

… Все действительно разрешилось само собой, не понадобился даже самосвал на стройке. Очень долго после этого я переживала из-за того, что допустила у себя в голове такие мысли. Словно накаркала.

Очень легко внушить себе именно то, что тебе внушают такие «мужья»: все дело- во мне, это из-за меня ему плохо, и поэтому он так себя ведет, и т.п. Но Киран был просто очень современным человеком. Чувство сопереживания у него было атрофировано напрочь. И не только к героям фильмов. Как говорила героиня «Ширли Валентайн», «если у вас болит голова, то у него сразу же просто злокачественная опухоль мозга»…

В повседневной жизни я загнала все это себе в подсознание. Помнила только хорошее – тем более, что он ведь и вправду обращался со мной лучше, чем Сонни. А уж по понятиям среднестатистической современной российской женщины, Киран был просто кладом для семейной жизни: и починит, и прибьет… Как, впрочем, и Сонни.

Только не надо мне таких кладов. Пусть их заберет себе государство.

…Черт побери, неужели мне не может присниться хоть что-то приятное? Даже во время болезни… И я долго мысленно пытаюсь вызвать у себя перед глазами родные мне теперь уже до боли улицы Пхеньяна. И тот единственный, удивительный и неповторимый день в Мангэнде…