Советник

Ирграм.

За магом Ирграм наблюдал издалека. А когда тот убрался, то с немалым облегчением покинул убежище, показавшееся вдруг столь ненадежным.

Чем он думал?

Уходить надо было.

И пусть выбраться из-под купола и не выйдет, но ему и не надо. Он ведь может просто спуститься и отсидеться там, внизу. Дождаться, пока все либо умрут, либо выздоровеют, а стало быть, и купол будет не нужен. Его никто не станет держать вечно.

Он же…

Он потрогал пластину и тяжко вздохнул.

Нет, слишком рискованно. Теперь — слишком. С Карраго ему не справиться, да и остальным тоже. А… а ведь и не надо.

Зачем рисковать сейчас, когда…

Наемники спрятали вторую пластину? Ирграм почти не сомневался в том. Но успели ли они сказать Карраго, где именно её укрыли? И если нет, то… то и маг не найдет.

Именно.

А вот Иррграм найдет.

Потом. Позже. Когда не останется никого, кто помешал бы ему.

Мысль показалась до того здравой, что он закивал, соглашаясь сам с собой. Это правильно. Это… логично.

Разумно.

А он всегда был разумным человеком.

И воровато оглядываясь — все мерещилось, что Карраго того и гляди возникнет на пути — Ирграм двинулся вдоль стены. Он ненадолго остановился у зала, наблюдая, как притихшие рабы выносят тела. От рабов тянуло ужасом, тем самым, что на грани, что того и гляди, толкнет за эту самую грань, лишая остатков разума.

Тел было много.

Ирграм ощутил сожаление, потому что выходило, что люди эти умерли просто так. А ведь он тоже мог бы подарить им смерть. А они ему — силу.

Впрочем, в этот момент времени он был сыт. А потому, отступив в тень, двинулся дальше. Он ступал меж телами, что так и лежали вдоль коридора, стараясь не наступать. Затем нырнул в боковой коридор.

Еще в один.

— А я говорю, надо этого… если все навалимся…

— Ни хрена не будет, — голоса доносились сквозь стену, и Ирграм ненадолго остановился. — Сколько там народу было? Он только пальцами щелкнул и все. Никого в живых не осталось. Но может оно и к лучшему…

— Чего?!

— Они ж больные были. Заразные. Видно же ж, что магичка против этой заразы ничего не может. А стало быть… так надо.

— А сам не боишься? — зашипел тот, первый. — Что завтра и он тебя… как надо.

— Стало быть, судьба…

— Твою же ж… — второй выругался и с фантазией. — Ладно, пускай себе маг. Но… можно же ж к воротам. Там свои стоят. Свои откроют. А если и наемники, то с наемниками сладим. Всех нах…

— И дальше что?

— Вырвемся из этой клетки. Тут еще такое дело… рабы тоже колобродятся. И слуги. И люд в целом бы рад разбежаться…

Ирграм прижал к стене ухо, но стало хуже. Звуки обрели неприятную резкость, да и новые добавились — хруст камня, шаги чьи-то.

— Башмак тоже готов… откроет… раздать… рабы с кухни возьмут ножички, да и чего придется. Устроят замятню, чтоб Арвис отвлекся. А мы тем часом…

— Дурак ты, Липа, — вздохнул тот, второй. И Ирграм с ним всецело согласился. — Ну положим мы людишек на воротах. Ну откроем ворота. И мост опустим. А дальше-то чего?

— Чего-чего…

— Видал, как со стороны наемников дымило? Думаешь, мясо жарили?

Тот, первый, ничего не ответил.

— И маг не один явился, тут гадать нечего… Старой слыхал, как ночью выли. Стало быть, с гончаками пришел. А мажеские гончаки, они еще те твари.

Игрграм заворчал.

От людей он бы спрятался. Люди слабы. И видят плохо, а слышат и того хуже. Но вот если Карраго привел ищеек, то все осложняется.

— А раз так, то уже к утру никого-то живого не останется, — меланхолично ответил первый. — Уйти им некуда. Слыхал про купол?

— Врут… — правда, произнес он это без должной уверенности.

— На кой им? Чтоб ты знал, маги, если и врут, то друг другу. А прочие людишки для них — это так… чего им врать-то? Силы тратить?

Надо же, до чего осведомленный человек.

— Так что там нас скоренько отыщут. И положат. Или еще раньше. Арвис, может, и заноза в заднице, но не дурак. А этот, из наемников, тем паче… видал я таких. Нет уж, я лучше туточки посижу.

— Да иди ты…

— И ты посидишь. Посидишь и подумаешь. Болячка, конечно, та еще пакость. Но то ли заболеем, то ли нет, это как оно богам угодно будет. А вот коль на рожон переть, то точно поляжем.

— Ну ты…

— Сам такой.

— Я ж по-доброму упредить хо… — он захлебнулся, не договорив. И жаль, что стена не пропускала запахи. Ирграм был уверен, что ощутил бы его — терпкий сладкий запах свежей крови.

— Говорю же, дурак… — пробормотал стражник.

А потом что-то звякнуло о камень. Должно быть тело.

Дальше Ирграм слушать не стал. У него был путь. И цель имелась. До подвалов он добрался быстро, а уже внизу вдохнул кислый запах браги.

И людей.

Ну да, винные погреба закрыты именем барона, да только когда это имя хоть кого удерживало. Пьяное тело лежало поперек дороги, и Ирграм осторожно переступил через него.

И через второго.

А вот третий был почти мертв. Он лежал, уставившись в потолок, и дышал часто, хрипло. В груди его клекотало, а губы спеклись красной коростой.

Ирграм задержался.

— Видишь меня? — спросил он. В подвале было темно, во всяком случае для людей. Последний факел едва-едва тлел. Но живой мертвец прикрыл глаза.

— Ты… пришла… ты… прости… я не хотел… не хотел тогда… случайно вышло… ты сама виновата, полезла к пьяному. А я пьяный дурной… ты прости, ладно? Я же…

Ирграм вытянул силу, которая, против опасений, ничем-то не отличалась. Стало быть, алкоголь на нее не влияет.

Он разогнулся.

И огляделся.

И застыл, увидев внимательный взгляд черных, что бездна, глаз.

— Тише, — сказала девочка в мужском костюме, который был ей безбожно велик. — Разбудишь. Пусть спят.

Откуда она взялась, проклятая мешекская принцесса?

Это ведь из-за нее все… из-за нее и того жреца, который пообещал свободу, но обманул. Все врут.

— Тише, — куда строже повторила девочка и шагнула навстречу. Ладонь её легла на лоб и она чуть нахмурилась. — Неправильный.

— Какой есть, — пробормотал Ирграм, не способный пошевелиться.

— Есть смерть. Есть жизнь. Не вместе. Можно взять одно. Другое. Поменять. А тут и так. И так, — она сложила две руки так, что большие пальцы сомкнулись, а вот ладони смотрели в разные стороны. — Нерпавильный.

— Что с того? — он дернул шеей. — Отпусти.

Она усмехнулась одними кончиками губ. И покачала головой.

Что она собирается делать?

Девочка двинулась по кругу. И Ирграму не осталось ничего, кроме как следить за ней, насколько это возможно.

— Что ты… здесь… делаешь, — он занервничал, когда она оказалась за спиной. И пусть девчонка явно была рядом, но Ирграм не слышал её! Более того, и запаха не ощущал. Её словно бы не стало.

— Идти. За ты, — она ткнула пальцем под ребра. — Идти и видеть. Ты.

Не повезло.

В очередной раз, мать его, не повезло.

— Смотри, — пощечина обожгла и заставила оскалиться. Ирграм напрягся, но его тело больше не подчинялось ему. А черные глаза девочки оказались вдруг рядом.

И он понял, что от нее все же пахнет.

Остро знакомо пахнет.

Пирамидой.

Старым камнем, что пропитался кровью от вершины до основания. Благовониями. Молитвами. Потом и дерьмом тех, кто оставался там, на вершине. Многими смертями. И чем-то еще, что заставило сердце болезненно сжаться.

Он хотел было отвести взгляд. Это ведь несложно… должно было быть несложно, а вместо этого он задышал, громко и сипло. Рот наполнился слюной, а потом его вырвало бурой слизью.

Девочка же чуть склонила голову.

— Не знать, — сказала она задумчиво. — Не выходит. Убить?

Ирграм понял, что она может.

Просто.

Вот взять и… и оборвать тонкую нить псевдожизни.

— Я… тебе пригожусь, — выдавил он, сглатывая кислую слюну.

Не убедил.

Она стояла, чуть покачиваясь, перекатываясь с пятки на носок. И с носка на пятку. Она подперла подбородок пальцами.

— Странный. Мертвый не жить. Неправильно.

— А я живу! Мать вашу! Живу и… и хочешь, я убью? Кого скажешь? Мага, конечно, не выйдет, я не настолько силен, но попытаться могу.

И это будет сродни самоубийству, но Ирграм вдруг понял, что ему отчаянно хочется жить. Пусть так. Нечеловеком. Тварью, но кто сказал, что твари недостойны жизнь.

— Или проберусь… куда скажешь… хочешь, я буду служить? Верой и правдой? Клятву принесу…

Собственные голос казался жалким донельзя. И колени мелко тряслись. А темные пальцы потянулись к лицу. И обожгли прикосновением. Показалось вдруг, что эти пальцы охвачены пламенем, и оно пробралось внутрь, корежа такое почти совершенное тело.

— П-пожалуйста…

Огонь охватил щеки. И шею.

Он побежал по крови или что там заменяло ему кровь. Он окутал всего-то, с ног до головы, и в муке этой Ирграм все одно хотел жить.

— Я знаю… знаю… про болезнь знаю…

Огонь сделал язык неповоротливым. И еще… еще немного и Ирграм прекратит быть. Может, тело не выдержит, может, разум, но он чувствовал — осталось недолго.

— Пластина. Одна… у меня есть. Вторая. Надо найти. И выкинуть. Тогда… остановится. У меня тут. Я… отпусти.

— Клятва, — она позвала пламя назад, и показалось вдруг, что темные до красноты пальцы стали на мгновенье золотыми.

Это от боли.

Твари тоже чувствуют боль.

— Х-хорошо… с-слова… ваших клятв не знаю.

— Повторять, — отродье мешеков щелкнуло пальцами и произнесла. — Клянусь. Служить.

Губы шелохнулись, и слова зазвучали. Кривые. Слепленные наспех. Явно она или переводила клятву со своего языка, или выдумывала на ходу. Но ничего-то нового.

Плевать.

Главное… главное жить позволят.

И когда последнее слово было сказано, Ирграм выдохнул с облегчением. А легкая ладошка легла на макушку, заставив согнуться под тяжестью. И вовсе не легкая. И снова потянуло…

— Я же… — взвыл Ирграм. — Я же поклялся!

— Исправить. Терпи.

Будто у него был выбор.

Проклятье… да будь они все прокляты! Маги с их жадностью… вечно мало всего. Славы. Денег. Силы. Власти… и мешеки ничем не лучше. И он Ирграм…

На сей раз пламя расползалось по крови медленно, и он, чтоб его, ощутил каждый сосуд. Вот оно проникло в сплетения капилляр и голова сделалась такой, словно внутри поселилось солнце. А пламя устремилось вниз. По венам.

К сердцу, отравляя его. И оттуда уже по крупным артериям дальше и… и в какой-то момент он, верно, отключился, если пришел в себя уже на полу.

Темно.

Факел еще тлеет, а рядом с Ирграмом и лампу поставили.

— Ты его убила? — шепот мальчишки показался невероятно громким. — Магичка ругаться станет. Хотя… пусть себе. Дерьмо. Все дерьмо.

С этим утверждением Ирграм охотно согласился.

— Нет, — девочка была рядом.

Она сидела, скрестив ноги.

Босые.

Сапоги стояли рядом, и Ирграм мог разглядеть исцарапанные их носы. И пряжки, покрытые патиной. А еще узкие ступни с длинными пальцами.

— Не дерьмо?

— Живой.

— То есть, не убила. Что мы вообще тут делаем?

— Ждем.

— Это я уже понял. Ладно, извини… это все… знаешь, иногда мне кажется, что я самый невезучий барон по эту сторону моря. И лучше бы меня прибили там, на болотах. А что? То одно, то другое…

— Сядь.

— Не могу. Уже насиделся. Слушай, вот я же приказал подвалы закрыть. И стражу выставить. А тут никого… только эти, вусмерть ужратые. В коридорах опять же. Мы с тобой сколько прошли? И тоже пустота. Это все плохо. Плохо, плохо, плохо… Такхвар куда-то подевался. Арвис со мной вообще не говорит, будто я виноват. Матушка… ты её видела.

Ирграм прислушался к себе. Было… не так. Неправильно.

— Я начинаю думать, что лучше её отпустить. Нет, спасибо тебе большое, что ты… помогаешь. Я знаю, что это ты. И ведь ты могла бы и не помогать, после всего, что она сделала. А ты вот.

Бестолковый мальчишка.

Но пускай. Если он, Ирграм, жив, то… что?

Перед носом появилась пластина. Его, Ирграма, пластина. И он дернулся.

— Живой, — с удовлетворением произнесла мешекская тварь и добавила. — Почти. Немного мертвый. Странно. Не понимать.

Она положила пластину на колено и теперь гладила её кончиками пальцев.

— Вставать, — велела девчонка. — Слушать. Меня. И его. Хранить.

— Спасибо, конечно, но я сам могу о себе позаботиться! — возмутился мальчишка. — И это… это я тебя оберегаю!

Наивный.

Но Ирграм склонил голову и ответил:

— Д-да… г-госпожа, — получилось почти хорошо. Разве что горло болело, словно изнутри обожженное.

Она склонила голову, скрывая улыбку. И велела.

— Сядь.

А потом перевела взгляд на мальчишку, что застыл в горделивой позе, возложив руку на меч. Ирграму подумалось, что он мог бы свернуть шею этому щенку раньше, чем он меч из ножен вытащит. Но сама мысль оказалась обжигающей.

Как…

Солнце.

— Клятва, — он был готов поспорить, что треклятая тварь все поняла. — Ты не мочь. Ты служить. И ты говорить. С ним.

Ирграм снова склонился.

И опустился на пол. Сердце… сердце в груди билось иначе. Слишком быстро. И еще его слегка мутило. Кружилась голова. А огонь… огонь внутри остался. Но теперь он не причинял боли, скорее согревал.

— Ты помогать. И я помогать, — девочка смотрела в глаза. — Ты бояться огонь. Но нет. Больше. И солнце.

— Я… мне нет нужды таиться? От солнца? Я стал прежним?

— Нет, — она покачала головой. — Я так не мочь. Мочь сделать совсем-совсем мертвым. Но не совсем-совсем живым. Ты как раньше. Лучше. Я сделать лучше.

Ирграм прикусил язык, чтобы не ляпнуть, что о таких улучшениях предупреждать надо.

— Говори. Про это, — она подняла пластину, и вновь почудилось, что пальцы, касающиеся её, что они не смуглые, а будто в золотой пыли.

— Говори, — грозно повторил барон, хотя, кажется, глубоко внутри он подозревал, что его указания никому особо не нужны.

Ирграм покорно склонил голову.

И заговорил.

О том, как уходил. И встретил наемников. О разговоре. Об остальном.

— Значит, вот он куда исчез, мой братец, — барон не выдержал. — Извини. Мне сказали, что он сбежал и сгинул в подземельях. Может, крысы сожрали.

— Я сожрал, — признался Ирграм. — Мне надо было.

Барона слегка передернуло. Но проклинать он не стал, как и грозиться карами. Задумался только. И стоял, молча, пока Ирграм рассказывал.

— Стало быть, вот как, — он потер шею и руку с меча снял. — Надо магам показать эту штуку. И… почему ты к ним сразу не пошел?

— Она… моя, — выдавил Ирграм, испытывая огромное желание вырвать свою драгоценность из чужих рук. Только осознание того, что клятва не позволит, и сдерживало. — Она… моя…

— Что это вообще за… — барон потянулся к пластине, но девочка поспешно сунула её Ирграму и сказала.

— Не трогать. Ты живой. Тебе опасно.

— А тебе, значит, нет?

— Нет, — она подняла руку и кончики пальцев вспыхнули золотом. Оно поползло ниже. Коснулось ногтей, пустила нити по коже, пробираясь по складкам в ней, словно по руслам ручьев. Золото стерло эти складки, как и линии на ладони.

А потом исчезло.

— Что это за… — барон запнулся. — Извини. Ты магичка?

Девочка покачала головой.

— Тогда это потому, что ты из мешеков?

— Не знать. Да. Или нет.

Ирграм сглотнул.

Золото? Да он и не прикасаясь к этому гребаному живому золоту ощутил, до чего оно горячее.

— И об этом тоже надо сказать. И… и если он прав, а я думаю, что прав, потому как наставник тоже искал эту дрянь, то она где-то здесь.

Ирграм провел ладонью по пластине, а потом не удержался и прижал к щеке. Теплая. И силой тянет.

Хорошо.

Не испортили. Но больше он никому не позволит к ней прикоснуться.

— Только как её найти, — мальчишка почесал голову рукоятью клинка, который держал в руке. И смутился. А смутившись, отправил клинок в ножны. — Был бы тот наемник живой, можно было бы по запаху попробовать. У отца неплохие псарни.

— Псарни? — Ирграм встрепенулся.

Конечно.

И почему такая чудесная мысль не пришла ему в голову.

— Что, у тебя тоже нюх хороший?

— Не у меня, — он почувствовал, как губы растягиваются в улыбке. — Не у меня… госпожа. Мне нужно будет спуститься.

А еще заручиться поддержкой магов, потому что рытвеннику люди не обрадуются.