Советник

– Первый такой случай произошёл, когда мне было четырнадцать лет. Глядя на меня, старуху, ты и представить себе не можешь, какой куколкой я тогда была, – бабуля томно закатила обильно подведённые глазки.

– Что вы, Серафима Геннадьевна, вы и сейчас женщина хоть куда, – галантно ответствовал Савельев.

– Ладно, ладно тебе! Я конечно люблю топорные комплименты… Так вот, куколкой я была просто блеск: ножки стройные, никаких варикозов. Грудки маленькие, как половинки лимончиков. Чёлка по моде, глазки, губки, всё как положено. И был у меня поклонник: Володя Черновский, сын министра какой-то там промышленности, сейчас уже и не вспомню. Очень серьёзный мальчик. В шестнадцать лет три языка знал, хотел стать дипломатом. Высокий, косая сажень в плечах, попка поджарая. Чубчик такой есенинский носил. В общем, чудо-мальчик. И перспективы в связи с папой неплохие у него вырисовывались. Все девчонки за ним табуном ходили, а он ни на кого, кроме меня смотреть не хотел. И я просто назло всем его демонстративно не замечала. Если бы знала, как всё кончится, не отказала бы ему во внимании.

– И как же всё кончилось, Серафима Геннадьевна?

– Как всегда – плохо. Застрелился Володя из папиного «Вальтера». Прямо под нашими окнами. А через день после похорон его младшая сестрёнка Алька, в параллельном классе со мной училась, принесла от него мне подарочек завещанный. Коробка такая из розового картона, лентой атласной перевязана. Записочка от Володи: «Самой любимой – самое дорогое».

– И что там, в коробочке было?

– Двести оловянных солдатиков! Шотландские гайлендеры, французские гренадёры, русские драгуны… Кого только не было. Я, конечно, поревела, коробку эту под кроватью лет пять хранила. Недавно в шкафу нашла, посмотрела, а потом в интернете справилась. Представь: такая коллекция тысяч на пять долларов сегодня тянет!

– Да, интересный подарок получился.

– Это – только начало. В восемнадцать лет я просто расцвела. Красоты была неземной! – бабуля задумчиво хрустнула суставами пальцев. – Ноги от подбородка, шея лебединая, коса до попы. И попа эта была, я вам доложу… Знатоки говорили – в тройку лучших по Москве входила. И никакого целлюлита.

– А кто рейтинги по дамским попам тогда выводил? – поинтересовался Стас.

– Были эксперты с огромным опытом. Один из таких знатоков за мной сильно тогда ухаживал. Шурман Лев Исаакович. Доцент консерватории. Мужчина типа «дефлорация на марше»: пятьдесят лет, высоченный лоб, орлиный нос, копна иссиня чёрных волос, импозантные седые пряди. Рост – гвардейский. Плечи как у шахтера, а ноги – как у балеруна. Самый знаменитый столичный ловелас тех времен. Розы охапками дарил, на премьеры водил постоянно, с Арно Бабаджаняном меня познакомил.

– И что дальше?

– Невинности меня лишил, проказник сладкий. В правительственной ложе Большого театра под арию Тоски, – с армейской прямотой сообщила Серафима Герасимовна.

Стас почувствовал, что у него начали краснеть уши.

– Потом ещё пару раз мы с ним встречались в интимной обстановке. Очень сильный мужчина оказался. Это я уже потом поняла, когда было, с кем сравнить. А тогда, дурочка молодая, решила, что так со всеми будет. Одна опера – пять оргазмов! И тут, как раз, будущий Олин дед объявился. Я доцента в отставку и отправила.

– И он застрелился! – восторженно предположил Стас.

– Нет, повесился, – остудила его банкирша. – На рояльной струне, эстет! А через неделю мне бандероль по почте приходит. Там, как водится, записка: любил, хотел ради меня в четвёртый раз разводиться, прощай. Интеллигентно очень. И подарочек посмертный. Трусики кружевные. С вышивкой: «Да здравствует мировая революция!»

– Может быть, нужно было не «мировая», а «сексуальная»? – предположил Стас.

– Первая хозяйка панталончиков между этими понятиями разницы не проводила. Знаешь, чьи трусы мне Лёва прислал? Александры Коллонтай! Он по молодости с ней на гастролях в Мексике пересёкся.

– Вы их до сих пор храните? – благоговейно поинтересовался Стас.

– Надеваю только в самых торжественных случаях. Вышивка задницу натирает. И вот сегодня я их как раз надела.

Савельев представил революционную надпись на седалище престарелой банкирши, и уши его запылали светофорным огнём.

Серафима Геннадьевна издала мощное лошадиное ржание, сверкнув стройным клавишным рядом фарфоровых зубов.

– И этот наш дурень шотландский Пристли – тоже учудил. Пригласили меня на оглашение завещания. Родня покойного, естественно, косится. Дошли до меня. Всё, как обычно: парадный ассегай его величества зулусского короля Чаки производства начала XIX века, оригинал сонета какого-то поэта озёрной школы, посвящённый его бабушке. С автографом, разумеется. А потом – бац! Контрольный пакет компании «B&E». Родня его в шоке, грозят мне парламентским расследованием. Он мне ведь не только компанию, а всё состояние оставил, до копеечки. Теперь уж мне точно обеспечена безбедная старость. Только с судами повозиться нужно. Родня Пристли просто так не отстанет.