Советник

Ночь снова дохнула прохладой. И рабы, помогавшие подняться, ибо ныне сам бы он не справился, поспешно отступили.

- Господин, - человек, который уже был на вершине, поспешил согнуть спину, но в поклоне его не было и тени раболепия. – Что-то случилось? Я не справился?

- Нет, - Верховный поморщился, все-таки имя этого человека напрочь вылетело из головы. – Ты хорошо справляешься. Мне говорят, что люди не испытывают лишних мучений. Что рука твоя легка, а сердца ложатся на камень живыми.

Он был невысок и крепок. И походил скорее на землепашца, нежели на жреца.

А еще его привел Нинус.

Нинус, исчезнувший где-то там, за границей. Нинус, ушедший искать ту, в чьих жилах течет благословенная кровь. Нинус, которому Верховный доверял, пусть и не безоглядно, но больше, чем кому бы то ни было.

В глазах жреца читался вопрос.

- Боги позвали, - мягко ответил Верховный и голову поднял. – Небо ныне спокойно… и хорошо тут. Холодно только.

- Скоро осень, - жрец разогнулся. – Наверху близость её особенно чувствуется.

Сколько до нее?

Не так долго.

Осень приходит с севера. Сперва ледяным ветром, от которого немеют пальцы, и лишь горячая кровь утренней жертвы как-то спасает. После ледком на камне. Сбивать его тут, наверху, некому. И порой жертвенная площадка становится невыносимо скользкой.

И когда уже люди смиряются, осень убирает холод и выпускает дожди. Дожди Верховный всегда ненавидел. Такие вот затяжные, занудные, рождающие сырость, от которой не избавиться ни там, внизу, ни уж тем паче здесь.

Но впервые, пожалуй, Верховный ждал приближения осени со страхом.

- Сегодня трое, - жрец палочкой перемешивал краску в пиале. – Но скоро Большой пир мертвых. Люди напуганы. Говорят о многих бедах.

- Что именно говорят?

Жрец не спешил с ответом, явно обдумывая слова. Его речь и вовсе отличалась скупостью, но, пожалуй, это Верховному нравилось.

- Говорят… говорят, что море порождает чудовищ, а утроба его стала мертва, и потому цены на рыбу поднялись втрое. И это лишь начало. Говорят, что на юге земля иссохла, а местами стала пеплом, пусть бы и удобряли её щедро. Но зерно, в нее брошенное, она не вернула. И потому зерно будет дорогим.

Голод.

Он еще не начался. И люди верят, что не начнется, ведь кроме юга, есть еще и восток, земли которого жирны, и запад с его равнинами и стадами скота.

- Говорят, что маги отравили землю и море, ибо сила их, суть их, противна миру, - он взял ступку и принялся растирать синие камни, действуя спокойно и сосредоточенно. – Что люди забыли богов…

- Так и есть, - Верховный повернулся к богам, изваяния которых скрывались в ночном сумраке. Но небо посветлело.

И осталось недолго.

А жертвы где?

- Скоро, - жрец осторожно ссыпал растертый порошок в почти готовую мазь. – Я слышу, как они поднимаются.

Он осторожно добавил масла, размешав все тонкой длинной палочкой.

А на вершине появились новые люди. Пара младших жрецов с обритыми головами. И те, кого они сопровождали. Трое. Одурманены? Похоже на то. Слишком уж покорны.

Слишком спокойны.

Верховный поморщился. Не то, чтобы ему доставляли удовольствие муки жертв или страх их, но эти, безучастные ко всему происходящему, разве годны они на то, чтобы напоить силой своей солнце?

И главное, когда все переменилось?

- Опоили? – Верховный смотрел, как могучего бородоча укладывают на алтарь. Он улыбается. Смотрит в светлеющее небо и улыбается.

Безумной улыбкой.

Такой же ненастоящей, как… боги?

- Приказ.

- Чей?

- Охтли, - жрец – как все-таки его имя? – произнес это имя с явным отвращением.

Охтли…

Охтли из высокого рода Цапли. Младший сын, который открыл в себе желание пойти иной дорогой, нежели его братья. Охтли… умен.

Услужлив.

Себе на уме. Как и многие, кроме. Очень многие.

- Весьма надеется скоро занять ваше место, - жрец взялся за кисть. Узоры на лицо и грудь человека он наносил с той же спокойной сосредоточенностью, с которой делал священную мазь. – Нинус отбыл…

Осторожный взгляд.

И вопрос в нем. Хорошо спрятанный вопрос.

- Боюсь, - Верховный развел руками. – Я сам не ведаю, когда он вернется.

И вернется ли вовсе.

Кивок.

- Охтли сказал то же.

- Что еще?

- Что вы ныне слишком заняты, чтобы отвлекать вас от дел высоких. Ибо от вас ныне зависит благополучие всей Империи.

Охтли умел говорить.

Красиво.

Убедительно.

Его хотелось слушать. И ему хотелось верить.

- Радостно слышать, что кто-то беспокоится обо мне.

А разве сам Верховный не был таков? Пусть даже не стояло за ним великого рода, готового помочь сыну своему в нелегком деле служения богам.

В любом нелегком деле.

Зависть кольнула сердце. И Верховный покачал головой.

Нет, он не был таким… или был? Находился рядом со стариком, слишком слабым, чтобы самому встать с постели. Было? И тело его тщедушное иссохшее омывал, отогнавши рабов? И помогал подняться на пирамиду. А после уже и сам… облеченный доверием.

Он ли не читал бумаг, тех, которые не предназначены для глаз чужих?

Не писал ответ, сперва под диктовку, а после сам… всецело сам.

Вернулось?

Но Верховный еще не настолько ослабел.