— Но мой дом, моя семья, мои друзья здесь, в Британии, — возражал Стрейт.
— Ваш отец работал на Уолл-стрит. Он был партнером Моргана. С вашим знанием экономики Вас ждет блестящая карьера в международном банковском деле.
— Но я не хочу такого будущего, и меня совершенно не интересует перспектива стать банкиром.
— Ваши друзья очень заинтересованы в вашем будущем. Они сообщили мне, что Вы должны делать.
— Что же я должен делать? И что это за друзья?
— Наши друзья из Коммунистического интернационала74
.— Они поручили Вам мне это сказать? Вы их сотрудник?
Антони Блант кивнул.
— Ваше задание — работать в США и оценивать замыслы Уолл-стрит, планы установления им господства над мировой экономикой.
— Кто думает, что я приму такое предложение? Почему я должен это делать?
— Потому же, почему Джон поехал в Испанию. Я говорю это Вам сейчас, после смерти Джона.
Затем Блант, как будто дело было уже решено, сказал Стрей-ту, что отныне он должен порвать все свои прежние политические связи с коммунистами, так как они могут оказаться помехой в его будущей работе. «Это нужно для успеха вашей деятельности в США», — подчеркнул он.
Когда Стрейт сказал, что к этому отрицательно отнесутся его друзья в Англии, Блант будто бы заметил:
— Вы должны быть лояльны прежде всего в отношении Джона. Конечно, ваши друзья будут поражены, но со временем они смирятся. Не забывайте, что Джон пожертвовал даже собственной жизнью ради общего дела.
Примерно в таких словах описал Стрейт впоследствии свой разговор с Блантом, когда он согласился работать на советскую разведку. Насколько он был точен, сказать трудно. Некоторые детали вызывают сомнения. Маловероятно, что это был первый и единственный разговор на эту тему. Сомнительно, что Стрейт сразу согласился на отведенную ему Москвой роль разведчика. Возможно, что 50 лет спустя, рассказывая об этих событиях, Стрейт хотел как-то реабилитировать себя в глазах американского читателя. Но главное заключается в том, что он согласился на сотрудничество с Москвой без энтузиазма и без большого желания переехал в США.
Кстати сказать, по словам Стрейта, это была не единственная в те годы попытка со стороны Бланта завербовать «кембриджцев». Один из друзей Стрейта рассказал ему, что аналогичное предложение связать себя с советской разведкой сделал Блант и ему, но он отказался, сославшись на то, что «он не пригоден для нелегальной работы». Стрейт выслушал эту исповедь друга, но сказал, что он «не понимает сути разговора».
Стрейт оставил Кембридж и, не окончив университет, отправился в Соединенные Штаты. Как раз в это время в Америку ехал по своим делам его отчим, и они отправились вместе. Стрейт поехал туда, так сказать, сначала на рекогносцировку.
За день-два до отъезда он заглянул в университет, с которым уже до этого распрощался. Цель посещения — еще раз встретиться со своей девушкой-американкой и Блантом. Последний уже начал опекать его. Так, он договорился с казначеем колледжа (в английских колледжах казначей играет роль наших проректоров по административно-хозяйственной части), чтобы Стрейту отвели те же апартаменты, которые он занимал раньше, когда вернется из США, и вообще «присматривал за ним». Вероятно, он чувствовал некоторую непрочность этой вербовки. В последний момент Стрейт обратился к Бланту с просьбой «отпустить его на волю», не связывать никакими обязательствами, и во время этой последней встречи Блант, по словам Стрей-та, будто бы сказал, что его просьба рассматривалась «самим Сталиным» и была отклонена.
Так это было или нет, мы, может быть, никогда не узнаем, но в любом случае Стрейт поехал в Америку на постоянное жительство уже с заданием от КГБ.
Блант предупредил Стрейта, что некоторое время в США он будет предоставлен сам себе, а потом спросил:
— Нет ли у Вас, Майкл, при себе какого-нибудь личного документа, которым Вы могли бы пожертвовать?
Майкл порылся в карманах пиджака и достал небольшой рисунок, сделанный кем-то для него. Блант, разорвав его пополам, одну половину взял себе, а другую отдал Майклу, сказав:
— Вторая половина будет Вам вручена в недалеком будущем в США человеком, который сам найдет Вас.
Прошло немного времени, и апрельским вечером 1938 года в квартире Стрейта в Вашингтоне раздался телефонный звонок. Он услышал голос человека явно не с американским, а скорее с европейским акцентом.
— Мистер Стрейт? Я привез Вам привет от ваших товарищей из Кембриджа, от ваших университетских друзей. Я здесь недалеко от Вас, в ресторане. Не могли бы мы встретиться?
— Я готов.
Когда Стрейт пришел в ресторан, незнакомец уже сидел за столиком на двоих. Видно, он узнал Майкла по фотографии. Он встал, улыбнулся и крепко пожал ему руку.
— Меня зовут Михаил, так же как Вас. — И, подождав немного, с улыбкой добавил: — Михаил Грин.
Узнав в ходе беседы, что Стрейт работает в Госдепартаменте США, Грин сказал:
— Я полагаю, что, когда Вам попадутся интересные документы, Вы возьмете их «для изучения».
— Но мне не дают никаких документов, я работаю в качестве добровольного и неоплачиваемого советника.