Советник Креспель

Лицо Креспеля исказилось гримасою – так человек, надкусивший горький померанец, тщится сделать вид, что отведал нечто сладкое; но вскоре гримаса эта превратилась в устрашающую окаменелую маску, сквозь которую прорывалась мрачная и горькая, я бы даже сказал, дьявольская усмешка.

– Наша Антония? Наша милая Антония? – спросил он врастяжку, неприятно певучим тоном.

Профессор быстро подошел к нему; но укоризненному взору его, брошенному племяннице, я понял, что та коснулась некоей струны, которая неминуемо должна была отозваться резким диссонансом в душе Креспеля.

– А как ваши скрипки? – спросил профессор с наигранной бодростью, взявши обе руки советника в своп.

Тут лицо Креспеля просветлело, и он ответил своим звучным голосом:

– Превосходно, профессор! Не далее как сегодня я вскрыл великолепную скрипку Амати – помнится, я намедни рассказывал вам, как благодаря счастливой случайности она попала ко мне в руки. Надеюсь, Антония тем временем исправно разъяла ее до конца.

– Антония – доброе дитя. – молвил профессор.

– О да, воистину она доброе дитя! – воскликнул советник, потом вдруг быстро повернулся и, схвативши разом шляпу и трость, выбежал из комнаты. В зеркале я успел заметить, что глаза его были полны слез.

По уходе советника я атаковал профессора расспросами, умоляя рассказать мне историю со скрипками, а главным образом с Антонией.

– Ах, – сказал профессор, – советник в высшей степени странный человек, и столь же странны его манипуляции с изготовлением скрипок.

– С изготовлением скрипок? – повторил я в немалом изумлении.

– Да, – продолжал профессор, – по суждению знатоков. Креспель изготовляет великолепнейшие скрипки, каковые только возможно сыскать в наше время; прежде он иной раз, коли скрипка особенно ему удавалась, позволял и другим играть на ней, но теперь с этим покончено. Сделавши скрипку, Креспель час-другой сам играет на ней, причем в полную силу, с выразительностью необыкновенной, а потом вешает ее на стену к остальным и ни сам к ней более не прикасается, ни другим не дозволяет. Попадись ему на глаза скрипка какого-нибудь замечательного старого мастера, он ее покупает за любую цену, какую назначат. Но как и на собственных своих скрипках, он играет на ней только один-единственный раз, а потом разымает ее на части, дабы досконально изучить ее внутреннее устройство, и коли не находит в ней того, что нарисовало ему его воображение, с досадою швыряет в большой ящик, уже доверху наполненный разъятыми скрипками.

– Но что же Антония? – перебил я его с неожиданной горячностью.

– А это такая история, – продолжал профессор, – которая могла бы вызвать у меня живейшее возмущение советником, не знай я его натуры, по сути своей добродушнейшей даже до чрезмерности, и не будь потому убежден, что за всем этим кроется какая-то тайна. Когда – уже немало лет тому назад – советник прибыл к нам в Г., он поселился в совершенном уединении вместе со старой домоправительницей в угрюмом и мрачном доме на одной из отдаленных улиц. Вскоре своими странностями он возбудил любопытство соседей и, заметивши это, стал искать знакомств и легко их нашел. Как и в моем доме, к нему повсюду привыкли настолько, что он стал в здешнем обществе совершенно незаменим. Даже дети, несмотря на его грубоватую внешность, полюбили его – впрочем, ему не надоедая, ибо при всем своем обожании всегда сохраняли но отношению к нему самую почтительную робость, оберегавшую его от излишних приставаний. Как он умеет завораживать детей всевозможными фокусами, вы уже видели сегодня. Мы все держали его за старого холостяка, и он против этого никак не возражал. Проживши здесь некоторое время, он уехал, никому не сказавши куда, но через несколько месяцев вернулся. На другой же вечер после его возвращения соседи с удивлением увидели, что все окна в его доме ярко освещены, а вскоре послышался невыразимо прекрасный женский голос, певший в сопровождении фортепьяно. Потом вдруг взмыли звуки скрипки и вступили в пылкое, страстное состязание с голосом певицы. Все поняли, что это заиграл советник.