«...Как известно, главная трудность подобных задач состоит в том, что последствия от принятия положительного либо отрицательного решения зависят от неизвестной ситуации...»
Вот именно, подумал профессор, задерживая внимание на этом, в сущности, азбучном положении, ситуация известна только мне. Те, кому я ее перескажу, обязаны принять ее как неизвестную. Вывод?
«...Степень неприемлемости последствий, выражаемая условными единицами — потерями, которые может понести активное лицо...»
О да, потери! Активное лицо, то есть научный мир, обязано четко представить себе, какие последствия для самой философии научного познания могут выйти, если принять всерьез его заявление. И если только не выступят другие, одновременно и независимо... Да... задача!.. Мохову проще: он актер. Явление пришельца задело нервный узел его философии, дав пищу для сугубо гуманитарных интерпретаций будущего. Но философия его, если судить строго, однобока и эмоциональна и вряд ли будет принята всерьез...
Вероятно, не зря он предоставил свободу выбора, не зря обратился именно к ученому. Может быть, не так уж назрела необходимость корреляции научного прогресса? Если бы опасность была очевидной, он принял бы конкретные меры. По крайней мере, выразился бы точнее. Уж тебе-то мог бы сказать прямо. Следовательно, в принципе...
Нет! Проклятый клочок бумаги! Это же факт, предъявленный именно тебе, но не просто частному лицу, а представителю земной цивилизации. Утаить его — значит взять на себя ответственность решать за все человечество. И так плохо, ж эдак не лучше.
...Англичанин отвечал на последнюю записку. В глубине сцены Володя ж двое сотрудников уже возились с доской, подтаскивая ее поближе...
Председатель сделал Анатолию Николаевичу приглашающий жест — пора. Профессор нечувствующими пальцами развязал тесемки своей папки. Зачем? Неужели он будет делать доклад? Он поднялся. В виске его мелко пульсировала жилка. А может быть, все-таки это был гениально сыгранный спектакль? Все от начала и до конца: и сцены в институте, и разговор в ресторане, и прогулка по ночному городу. А задачу жрецов внушили, когда находился в бессознательном состоянии...
Может быть. Все может быть в этом бесконечно сложном мире.
Что же делать? Что?
Профессор поднялся и пошел вдоль стола к трибуне...
РАССКАЗЫ
Эдуард Геворкян. ПРОЩАЙ СЕНТЯБРЬ! (Высшая мера)
Каждое утро в мое окно стучится нечто.
Здесь очень богатая фауна. Я пока не разобрался, что именно летает, а что ползает. Живность мелкая и для меня безобидная, жуют непрестанно трубчатые мхи и время от времени для разнообразия — друг друга.
Нечто у моего окна — желтый пушистый шар с клювом. Лежбище этих шаров я недавно обнаружил у излучины реки. Они ворочались, закапываясь в песок, елозили клювами по гальке и забавно покрякивали. Большие цыплята, размером с футбольный мяч. То ли прыгают, то ли летают. Крыльев и ног не заметил. Впрочем, не приглядывался. Биологические исследования не входят в мои обязанности.
У меня нет обязанностей.
Сегодня триста шестьдесят пятый день моего пребывания на Багряной. Дни недели несущественны, захочу, и будет вечный понедельник. Время года здесь только одно — лето. Не слишком жаркое, не очень сухое, но лето, только лето... Оранжевые восходы, фиолетовые закаты и все оттенки красного днем.
Заурядная кислородная планета, таких в Рубрикаторе сотни. Четвертая в системе красного гиганта. Два материка. Орбитальных трансляторов — два. Информационных буев — двадцать четыре. Людей — один.
Год назад и, может, в этот самый час я стоял на балконе высоко, и прохладный ветер тянул с севера долгое: у-у-у... Будь я волком, то затянул бы в полнолуние за ветром вслед: у-у-у...
Но тогда, как и сейчас, был день. Там, на Земле, в своей квартире, я вспоминал, перетряхивал память до самых захламленных уголков, высчитывал ошибки, действительные или мнимые, взращивал на хорошо унавоженной почве сомнений дерево вариантов каждого поступка и гадал, который из них ключевой...
И когда замигал наружный вызов, я отключил его. Через минуту он снова замигал. Это могла быть Дина, но именно ее я не хотел сейчас видеть. И трижды именно, если это кто-либо из Десятки. Кончилась Десятка, кончился Учитель, попросим учителя Шамиссо отчитаться о своей бездарной деятельности и посмотрим, что он сумеет сказать...
Сигнал непрерывно мигал, с той стороны двери усердно прорывались ко мне. Может, по делу? Хотя какие могут быть дела у бывшего Учителя! Скорее всего, нашлась соболезнующая душа...
Снова сигнал. Пусть мне будет хуже, решил я, и разблокировал вход.
— Итак, это вы! — сказал вместо приветствия высокий мужчина с длинными висячими усами. — А я — Клецанда из Общественного Контроля. Вы не будете возражать, если мы займемся вашим делом? Разумеется, найдем хорошего Протектора, поднимем все архивы... Вы меня слышите?
Я его слышал. Для начала совсем неплохо. Новое состояние порождает новые ситуации. Вот уже энтузиасты из ОК проявляют заботу. Ненавязчиво и скромно.