Советская фантастика 80-х годов. Книга 2

Рано или поздно задается этот вопрос. Потом еще и еще раз. Главное почувствовать момент, когда наступила пора рассказа об Учителях. Почему ими гордится человечество, какая лежит на них чудовищная ответственность за все и вся, и почему последнее слово всегда остается за Учителем, и почему за радостью мира иногда скрывается не видимая никому усталая печаль Учителя.

С этого начинается введение к курсу Истории Разума и продолжается до самого конца. В это же время Учитель начинает приглядываться к своим ученикам, чтобы за оставшиеся до выпуска годы успеть подготовить Первого и Второго, возможных кандидатов в Учителя. Сколько их отсеялось, а сколько отвели себя сами! Это не делало чести их Учителю, но это было честно. Учитель — не разработчик, не мастер и даже не мотиватор. Он не имеет права ошибаться. Если ошибся — не Учитель! Как я…

Из-за пустяковой, возможно, ошибки такой позорный финал! Нет, у нас не бывает пустяковых ошибок, любая ошибка — конец? Но где, когда? Вывернуть Вселенную наизнанку, пустить время вспять, секунда за секундой просмотреть все с начала, найти неправедное слово, неверное действие.

Кончено, бывший… Теперь уже просто — учитель. Сколько "бывших" наберется на наш век? Пять или шесть, хоть отсчет веди! "Это был восьмой год от провала бывшего учителя Шамиссо", — скажут историки, а курсанты будут понимающе кивать. Позорная точка отсчета!

И бедной усеченной Десятке сломан хребет бережным, неназойливым вниманием. Вежливые просьбы о внеочередном контрольном замере, мало ли что… Долгие месяцы, если не годы, будет восстанавливаться спокойная уверенность в себе. Бедный Мурад…

Закат на Багряной красив. Горизонт расслаивается на синие и красные полосы, медленно наливается фиолетовым небо, а в нем время от времени расцветают стрельчатые цветы метеорных дождей.

Перенося ящик из соседнего помещения, я задел боком терминальный выступ стола и чуть не выронил груз. Подхватывая его, случайно задел скобу фиксатора. И, разумеется, скоба осталась дурацким кольцом на моем Пальце, а ящик немедленно распался на полоски. Со стуком посыпались видеоблоки, у некоторых отвалились крышки, и тонкие радужные диски разлетелись по комнате. Я постоял над безобразной кучей, затем махнул рукой и сел прямо на линопласт, посреди развала, собирая блоки по годам и разглядывая пометки на дисках.

С видеоблоками возился долго и отсидел ногу. Чтобы размяться, решил пройтись, обойти территорию.

Снаружи было не очень темно, что-то вроде земных сумерек. Но темнее здесь не бывает.

Под окном зарылся в мох по самый клюв шар-цыпленок. Мне показалось, что он стал чуть больше. Может, это другой? Хотя нет, вот темное пятнышко на клюве.

Я пошел по тропинке к серому кубу синтезатора, от него к реактору, хотел спуститься к реке, но посмотрел на часы и передумал.

Сегодня я надел часы. Сегодня день связи.

Код вызова я оставил только Дине. Потом, когда-нибудь, попрошу ее дать код Десятке… вернее — девятке.

За семь минут до связи я был уже за столом. Перевел дыхание, быстро сварил кофе и успел сделать несколько глотков.

Сигнал вызова я заглушил до предела и поэтому его не услышал. Вспыхнул экран, на нем появился юноша с эмблемой прямой связи на рукаве.

— Здравствуйте, — сказал он и замялся. На секунду, не больше. — Вы просили связь на полчаса. Если вам понадобится, можно будет продлить.

— Спасибо, думаю, что не понадобится, — ответил я совершенно искренне. Каждая секунда прямой связи съедала уйму энергии, а я и так вечный должник.

Юноша исчез. На экране возникла Дина. Она крепко зажмурила глаза и причмокнула. Наше приветствие.

— Я долго думала, что тебе сказать вначале, но ничего лучше "Ну, как ты?" — не придумала. Спросить?

— Спроси.

— Ну, как ты?

— Как видишь! — Я бодро выпятил грудь и для убедительности стукнул по ней кулаком.

— А ты не поседел.

— Не поседел или даже не поседел? — переспросил я, тут же мысленно обругав себя: и сейчас не смог удержаться.

Ну почему каждый разговор с ней начинается и кончается выяснением, кто что имел в виду и почему имел?.. Куда деваются чуткость, такт и понимание? Почему исчезает чуть не рефлекторное умение вести отменную беседу с почти любым собеседником? Очевидно, она не входила в эту когорту "почти любых". Или я выпадал из нее.

Дина не ответила на вопрос. Она разглядывала меня, потом вдруг улыбнулась:

— Если бы не мать, я бы приехала к тебе.

— Как ее здоровье?

— Все так же. Не лучше и не хуже. Пробуем клеточные стимуляторы. Ходить еще не может.

— Передавай от меня… Впрочем, не надо.

— Да, лучше не надо. Обещают за полгода поставить ее на ноги.

— Но тебе придется долго за ней присматривать.

Она опустила голову и поджала губы.

— Я все понимаю, — сказала наконец. — Я начала седеть.

— Вот глупости! — ответил я. — При чем здесь это?

Несколько секунд она смотрела мне в глаза, потом вдруг всхлипнула.

— Только сейчас я поняла, какие мы были… Все равно ты от меня никуда не денешься!

"Денусь", — подумал я.

— Ты же понимаешь, — я развел руками, — мне… ты…

— Я все понимаю. Как только поправится мать… — Она снова всхлипнула и исчезла.