Советская морская новелла, том первый

Шестакова свели с трапа в шлюпку. Когда он поднимался на адмиральский корабль, матросы помогали ему, и один из них заглянул в лицо Шестакову внимательно и печально. Этот взгляд друга Шестаков долго не мог забыть.

Адмирал встретил Шестакова на палубе и провел в каюту.

— Государю императору, — сказал он глухо, — будет подан рапорт о геройском поведении — как вашем, так и всей команды миноносца «Сто пять».

Вы же немедленно отправитесь в дворцовый госпиталь.

Фитингоф вскрыл пакет, вынул донесение и, далеко отставив его от глаз, рисуясь своей дальнозоркостью, начал читать.

«Бригада крейсеров благодарит монарха за тост, провозглашенный его величеством в честь наших славных моряков и доставленный судам бригады миноносцем «105»».

Фитингоф оглянулся и вздрогнул. Шестаков, не отдав чести, вышел из каюты. Он шатался. Глаза его были закрыты. Он придерживался рукой за поручни. Сжатые его губы казались выкрашенными в черный цвет. Он спустился в шлюпку, не замечая помогавших ему матросов, и вернулся на миноносец.

Он вызвал на палубу уцелевших людей и сказал им:

— Приказываю всем сейчас же съехать на берег. На тост государя я отвечу сам.

Команда повиновалась. Матросы ничего не поняли, кроме того, что ослушаться этого приказа нельзя.

Шестаков остался. Он спустился вниз и открыл кингстоны. Вода хлынула в отсеки миноносца и хрипела в них, как кровь в горле расстрелянного.

Миноносец медленно начал валиться на борт и затонул.

Шестакова успели снять.

Ночью он был арестован и отправлен под конвоем в психиатрическую больницу. Он был вполне нормален, но просидел в больнице два года.

И вот теперь, во время скучного зимнего плавания, я попросил Шестакова сыграть мне на рояле еще что-нибудь.

— Я вам сыграю матросскую песенку, — ответил он тихо и ударил по клавишам:

Матрос, забудь о небесах,
Забудь про отчий дом!
Чернеют дыры в парусах,
Распоротых ножом!

Синий рассвет качался в волнах и боролся с пламенем лампочки, все еще горевшей в каюте.

Владимир Билль-Белоцерковский ДИКИЙ РЕЙС

Море встретило нас ревом надвигающегося шторма. Кроваво-красное солнце зловеще выползало на горизонте. Пароход «Англия» только что вышел из порта в дальнее плавание к берегам Австралии и Африки. На, палубе еще видны были следы погрузки… Всюду валялись бревна, доски, концы, тросы, брезенты, мусор. Люки были еще раскрыты. Все это надо убрать, закрепить, люки на ходу задраить. А волны, падая через борт, мешают работе. Ноги скользят. Непромокаемая одежда и тяжелые сапоги стесняют движения.

Смутная тревога, предчувствие чего-то тяжелого, недоброго закрадывается мне в сердце. Среди матросов нет ни одного знакомого. Мало привлекательны их лица, на которых заметны следы бурно проведенного в порту времени. С этими людьми мне придется в напряженной работе, бок о бок, прожить долгие месяцы. Но не они смущают меня и не начальствующий состав парохода. Меня беспокоит только один человек — коренастый парень, который распоряжается нами.

Мы, матросы, больше зависим от него, чем от штурманов и капитана. От него зависит распределение нашей работы. В его власти избавить нас от излишней работы и, наоборот, нагружать нас и надоедать всякими мелочами, а если он к тому же свиреп и физически силен, — не избежать нам его кулаков. Вся наша жизнь, замкнутая бортами парохода, в руках этого человека. Этот человек — боцман. Он-то и вызывает во мне недоброе предчувствие, хотя оснований для этого пока еще нет. Обычный моряк средних лет. Зеленовато-серые глаза. Каштановые волосы. Темно-желтые жесткие усы на бритом лице. Говорит спокойно. Что же вызывает во мне тревогу? Усмешка. Странная, кривая, нехорошая усмешка. Что-то в ней есть звериное, волчье. Нет, не нравится мне этот боцман! Не быть добру… А может, я ошибаюсь. Может, первое мое впечатление неверно, ведь и так в жизни бывает… Да, наконец, впервые, что ли, в жизни встречаю я дурных боцманов?

Словно почувствовав на себе мой взгляд, он резко обернулся. Наши взгляды встретились. Усмешка сошла с его лица. Я первый отвел глаза… «Камон!»[5] — услышал я его голос, и в тоне послышалась угроза… Я нагнулся и с силой рванул тяжелый люк.