Советская повседневность: нормы и аномалии от военного коммунизма к большому стилю

Запрет на искусственное прерывание беременности продолжал действовать и после Великой Отечественной войны. В стране, победившей фашизм, в середине 1940-х – середине 1950-х годов функционировали подпольные абортарии, стабильно росло число криминальных абортов и фактов умерщвления младенцев. В газетах послевоенного времени в разделе «Происшествия» нередко можно было встретить информацию следующего характера: «Из хроники происшествий. Смерть от аборта. На лестнице дома № 72 по Набережной канала Грибоедова был обнаружен труп молодой женщины. Как показало вскрытие, смерть последовала от аборта. Виновница смерти – работница артели “Интрудобслуживание” Ф. Диденоха, систематически занимавшаяся производством абортов “домашними средствами”. Преступница предается суду»682. Известный исследователь криминальных проблем в послевоенном советском обществе И.В. Говоров не без основания утверждал, что «правоохранительные органы оказались не в состоянии успешно бороться с этим видом преступности»683 (то есть нарушением закона о запрете абортов). Это отчасти объясняет отсутствие систематических статистических данных о фактах искусственного прерывания беременности в стране в целом и в Ленинграде в частности после войны. Но даже неполная картина вполне впечатляет. Так, только с июня 1950 по март 1951 года сотрудники ленинградской милиции обнаружили в городе 14 подпольных абортариев. За те же девять месяцев в Ленинграде было обнаружено 27 задушенных младенцев684.

Большинство молодых семей, как и в 1930-х годах, не могли позволить себе иметь больше одного ребенка из-за отсутствия жилья и малых заработков. Мало чем помогали и скромные пенсии инвалидов войны. Это заставляло в условиях сурового закона об абортах пользоваться услугами нелегальных абортмахеров либо, как ни трагикомично это звучит, обращаться к представителям высшей власти для разрешения вопросов частной жизни. Осенью 1949 года молодая пара, где главой семьи был инвалид войны, передвигавшийся на костылях, вынуждена была написать письмо с просьбой о разрешении прервать беременность тогдашнему Председателю Президиума Верховного Совета Н.М. Швернику. В результате «по личному указанию тов. Шверника Н.М.» в порядке исключения аборт был сделан685.

Советские женщины в течение десяти послевоенных лет, до 1955 года, жили под страхом нежелательной беременности и наказания за избавление от нее. Эта ситуация, запрограммированная уже в конце 1930-х годов законом о запрете абортов, была усугублена условиями войны и изменениями в советском брачно-семейном законодательстве, прежде всего Указом 1944 года. Почти каждая женщина, фертильный возраст которой пришелся на середину 1930-х – середину 1950-х годов, имела в своей биографии историю, связанную с нелегальным абортом. Петербурженка 1925 года рождения, респондентка финской исследовательницы А. Роткирх вспоминала о событиях 1954 года:

«Саша поговорил со знакомым фельдшером. Тот, как узнал – пятый месяц, отказался, сказал, без больницы не обойтись. Потом я нашла девчонку, которая делает аборты. Велела приготовить хозяйственное мыло кипяченое. Я все приготовила, она пришла, влила это мыло и сказала: “Воздух попал, будет знобить”. Так и вышло: пришел Саша и сразу все понял, что я уже готова. Знобило, поднялась температура 40, плод не идет, и на другой день тоже. Вызвали скорую. Саша убежал – за аборт очень строго судили. В больнице сказала, что сделала аборт сама, внимания никакого, только при обходе спрашивали – не родила? Нет, пусть рожает – и все. Лежу уже три дня, температура 40, стала уже разлагаться, пошла вонь от меня, в палате стали жаловаться – не могут есть. Запах по палате. И никто ничего. Сделала сама – и выкарабкивайся как можешь. Я просила сестричку, чтобы меня перенесли в коридор. Зима, холодно, но хоть я мешать никому не буду. Сестры перенесли меня в коридор. Одна в большом холодном коридоре. Зима, одеяла тонкие. На меня наложили матрас, чтобы не замерзла. Я лежала так уже три дня, вся разлагалась. Никто не подходил. Плод давно не бился, понимала, что это конец. Утром подошла ко мне медсестра… И она сжалилась надо мной, сделала два укола в ноги, и я стала тужиться, развернулась, ухватилась за стенку кровати и родила. Потом спросила, кто там, она ответила, кусок мяса, ничего понять нельзя. Так закончились вроде мои мучения. Но это только казалось, еще две чистки, и вышла я из больницы, как говорится, тонкая, звонкая и прозрачная»686.