Советская повседневность: нормы и аномалии от военного коммунизма к большому стилю

Таким образом, официальные нормы в области чтения, сформировавшиеся к середине 1930-х годов и остававшиеся неизменными на протяжении всей эпохи большого стиля, носили политизированный характер. Представляется важным выявить, что же считалось и являлось аномалией. Государственно-идеологический дискурс определял в качестве патологии круг литературных вкусов, замкнутых произведениями «буржуазного характера». Однако социальная практика породила иное отклонение, явственно проявившееся во всяком случае в среде молодых рабочих. Норме политизированного чтения противостояла аномалия – отсутствие интереса к книге вообще. Это зафиксировали обследования 1930-х годов. По их данным, основную массу читающей молодежи составляли стахановцы и комсомольские активисты739. Остальные же юноши и девушки мало интересовались чтением. Менее чем у половины всех молодых рабочих, как показало обследование, дома были собственные книги. При этом живущие в общежитиях вообще не приобретали литературу, а стахановцев обычно премировали заранее сформированным набором книг740. Не слишком способствовали приобщению к чтению и массовые библиотеки, обладавшие довольно ограниченными книжными собраниями. К 1940 году в РСФСР действовало 56 100 библиотек, книжный фонд которых насчитывал 124 500 000 экземпляров741. В Ленинграде в конце второй пятилетки в 600 книгохранилищах имелось всего 6,5 млн книг, то есть в среднем по 10 000–15 000 книг в каждом742. А в Сталинграде средний библиотечный фонд в это же время не превышал 600 книг743. Такое количество было явно недостаточным для развития потребности в постоянном чтении у молодых людей, в особенности если учесть строго политизированный подход к комплектованию библиотек.

Конечно, часть молодых рабочих, сориентированная на смену своего социального положения, – рабфаковцы, студенты (заочники и вечерники) – была приобщена к книге. Но основная масса вовсе не считала чтение насущной потребностью. В определенной степени это связано с социокультурными особенностями подрастающего поколения в целом. Большинство юношей и девушек лучше осваивают более динамичные формы досуга. Входящие же в круг юношеского чтения книги, как правило, носят легкий характер. Это в первую очередь приключенческая литература. Лишенная доступных легких книг этого жанра, признанного вредным, рабочая молодежь не усвоила привычки элементарного развлекательного чтения – начальной ступени интеллектуального становления. В данной ситуации показательна история с прозой Л.С. Овалова, главным героем которой был некий майор Пронин. Впервые рассказы о славном советском сыщике и борце со шпионами появились в 1939 году. Произведения Овалова вполне отражали массовый психоз шпиономании, охвативший страну в конце 1930-х годов, и, по мнению некоторых исследователей, фиксируя «движение законодательства от уголовных преступлений к политическим», появились «в абсолютно точно рассчитанный момент», когда необходимо было констатировать, «что общество и государство в целом здорово и процветает, а инциденты, ставшие причиной громких судебных процессов, по сути, маргинальны и не затронули основ советского миропорядка и благополучия граждан страны»744. И все же общая легковесность детективного жанра явно не соответствовала канонам большого стиля в литературе. Овалова в 1941 году арестовали. В лагерях он находился до 1956 года. Тогда же произошла и реанимация советской пинкертоновщины. В конце 1930-х и особенно в конце 1940-х – начале 1950-х годов властные структуры увеличивали темпы выпуска в первую очередь книг политического характера, русской и зарубежной классики и художественной литературы социалистического реализма, заботясь о создании иллюзорных интеллектуально-бытовых ориентиров эпохи большого стиля.

Драма ТРАМа

Ко времени событий 1917 года посещение театра являлось самым традиционным и внешне устойчивым элементом городской культуры именно буржуазно-интеллигентского толка. В то время даже рабочие столицы Российской империи не были завсегдатаями крупных императорских театров. Такая же ситуация сохранилась и к началу 1920-х годов. В 1921 году в Петрограде, например, систематически пустовала более чем половина мест театральных залов. Мало помогали бесплатные билеты, раздаваемые рабочим, и попытки ввода посещения театров по трудовым книжкам745. Не изменил отношения рабочих к театральному искусству и нэп с характерным для него многообразием форм культурной жизни. Стереотип поведения рабочей молодежи в этом контексте совпадал со стилем жизни старшего поколения. Кроме того, репертуар большинства театров был не всегда доступен юношам и девушкам из пролетарской среды. Для многих из них приобщение к театральному искусству как норме городской культурной жизни начался с так называемых фабрично-заводских театров, и прежде всего ТРАМа (театра рабочей молодежи).