Советская повседневность: нормы и аномалии от военного коммунизма к большому стилю

Инструментом нового витка «квартирного передела» стал феномен «самоуплотнения». Это понятие употреблялось в советском правовом поле и ранее. Первоначально оно даже противопоставлялось «уплотнению», осуществляемому официальными органами в ходе «жилищного передела». В 1924 году, например, научным работникам было предоставлено право самостоятельно занимать освободившиеся комнаты в квартирах, где они проживали наряду с другими жильцами254. И в данном случае самоуплотнение, то есть осуществление заселения без участия властных инстанций, рассматривалось как некая социальная привилегия. Самоуплотнение как норма, появившаяся в конце 1927 года в результате принятия целого ряда правовых документов255, толковалось по-иному: владельцы или съемщики квартиры и комнаты могли вселять к себе на излишки площади любого человека, даже не родственника. Излишком считалось все, что превышало санитарную норму – 8 кв. метров. Вселенный жилец обретал право на площадь в данном жилище. Право на самоуплотнение необходимо было реализовать в течение трех недель. Затем вопрос о вселении на излишки площади решал не ее съемщик, а домоуправление.

Эта юридическая норма имела патологический характер, выражающийся в необходимости обязательной реализации права в строго указанный срок. За исполнением постановления о самоуплотнении следили домовые комитеты. Их председатели докладывали о жилищной ситуации в районные советы и отделения милиции. Излишки площади являлись формальным основанием для вторжения представителей домкома и районных властей в любое жилое помещение. Насильственная реализация права на самоуплотнение, таким образом, сопровождалась контролем за всеми сторонами повседневной жизни граждан, и в первую очередь «лишенцев», то есть лиц, лишенных избирательных прав в Советской России. Право на самоуплотнение помогло осуществить наступление на квартировладельцев, и ленинградская статистика в данном случае выглядит впечатляюще. Если в 1926 году в руках частных арендаторов находилось 699 000 м² жилой площади Ленинграда, то 1 января 1928 года – уже 374 000, а к началу 1930-х – всего 53 000256. Притеснению подверглись и ЖАКТы, особенно те, которые хотели сохранить в неприкосновенности квартиры своих членов257. Некоторые квартировладельцы, предвидя возвращение «жилищного передела», решали самоуплотниться добровольно. Опережая решение властей, они подселяли к себе родственников или приличных знакомых. Т.А. Аксакова, дочь известного ученого А.А. Сиверса, вспоминала, как ей удалось найти в 1928 году жилье в центре Ленинграда. Хозяевам квартиры грозило самоуплотнение. По рекомендации общих знакомых они вселили к себе молодую интеллигентную женщину, с которой сосуществовать казалось проще, чем с жильцами, предлагаемыми домоуправлением258. Но далеко не всегда ситуация разрешалась так безболезненно.

В апреле 1929 года ВЦИК и СНК РСФСР издали постановление «Об ограничении проживания лиц нетрудовых категорий в муниципализированных и национализированных домах и о выселении бывших домовладельцев из национализированных и муниципализированных домов»259. Уже в июле 1929 года людям, подлежащим выселению, вручили извещения о необходимости освободить жилплощадь. В случае неподчинения выселение происходило административным путем, что нередко приобретало трагический оттенок. Руководитель отдела коммунального хозяйства одного из районов Ленинграда, отчитываясь в Ленгорисполкоме в сентябре 1929 года, рассказывал: «Приходит участковый надзиратель выселять старика, а с ним паралич случился. Звонит мне: как быть. Говорю, конечно, не выселять. Через четыре дня старик умер. Сам очистил помещение, освободил…»260