Советская повседневность: нормы и аномалии от военного коммунизма к большому стилю

Одновременно в пространстве повседневности появились косметические товары, имеющие непосредственное отношение к внешнему облику человека. В 1922 году была восстановлена знаменитая фабрика Брокара. Теперь она называлась Государственный мыльно-парфюмерный завод № 5 «Новая заря». На ее этикетках наряду с названием продукции стояла аббревиатура «ТЭЖЭ» – «Трест “Жиркость”». Как писали современники, «под этим салотопенным названием кроются самые изящные продукты. Мыла всякие душистые в красивеньких бумажечках, духи в волнующих флакончиках, пудра – мечта, ну, словом, все такое, за что “жирно” платят»357. В 1925 году фабрика «Новая заря» представила на Всероссийской хозяйственной выставке духи «Красная Москва». Сам этот аромат был составлен еще в 1913 году парфюмером А. Мишелем, но тогда парфюм назывался «Любимый букет Императрицы» и посвящался трехсотлетию дома Романовых. Большевики с удовольствием позаимствовали изобретение фабрики Брокара, а запах «Красной Москвы» стал признанным советским запахом. В советских газетах 1920-х годов мелькали рекламы средства для уничтожения угрей «Адон» и пудры под таким же названием358. Популярностью пользовались крем, мыло и пудра «Имша». Конечно, косметические товары не отличались высоким качеством, во многих из них использовались вредные для здоровья соли ртути, бертолетова соль, анилиновые красители359. Но спрос на пудру, помаду, духи и т.д. по мере стабилизации жизни в СССР возрастал.

Парфюмерия и косметика, брюки «оксфорд» и ботинки «джимми», платья птичьего покроя и маленькие шляпки становились знаковыми признаками благополучия и социальной стабильности такого нового слоя населения, как нэпманская буржуазия. Ее субкультура, выраженная, в частности, и в моде, начинала представлять реальную опасность для советского государства, ориентированного на эгалитаристские идеалы. Фасоны платьев и обуви оказывали значительно большее влияние на настроения населения, нежели труды философов и политических деятелей, окрещенных представителями мелкобуржуазной стихии.

«Онэпивание»

Еще в 1921 году В.И. Ленин отмечал, что самый решительный бой за социализм – это бой «с мелкобуржуазной стихией у себя дома»360. Однако наивысшей точки этот бой достиг лишь в конце 1924 – начале 1925 года, в момент стабилизации нэпа. В стране развернулись дискуссии о партийной этике, осуждение реально существующих практик повседневности. Пленум Центральной контрольной комиссии отметил в октябре 1924 года: «Период нэпа таит в себе опасности, особенно для той части коммунистов, которая в своей повседневной деятельности соприкасается с нэпманами. Неустойчивые элементы начинают тяготиться режимом партийной дисциплины, завидуют размаху личной жизни новой нэпманской буржуазии, поддаются ее влиянию, перенимают ее навыки, ее образ жизни…»361. Этим явлениям был присвоен политический ярлык с экзотическим названием «онэпивание», признаком которого являлось и пристрастие к «буржуазной моде»362. Идеологическое оформление социальной патологии сопровождалось появлением довольно жестких нормализующих суждений, направленных на формирование канонов внешнего вида человека, преданного революции. Известный партийный деятель А.А. Сольц, выступая в 1925 году перед слушателями Коммунистического университета имени Я.М. Свердлова, говорил: «Если внешний облик члена партии говорит о полном отрыве от трудовой жизни, то это должно быть некрасивым, это должно вызвать такое отношение, после которого член партии не захочет так одеваться и иметь такой внешний облик, который осуждается всеми трудящимися…»363. Сольц акцентировал внимание и на наличии во внешнем облике человека признаков, свидетельствующих о принадлежности к «другой партии, другим нормам»364.

Любопытно отметить, что если во времена военного коммунизма натиск на хорошо одетых людей (а это прежде всего были партийные функционеры) вели беспартийные массы, то во второй половине 1920-х годов инициаторами гонений на «буржуазную одежду» стали сами партийные и комсомольские активисты разных уровней.